Афанасьев Василий Иванович
Родился в 1913 году

Бережно держу в руках домашнюю реликвию – военный билет отца, выданный ему Люблинским горвоенкоматом: Афанасьев Василий Иванович, 1913 года рождения, русский. Участник Великой Отечественной войны с Германией и войны с Японией. Род войск – артиллерия, гвардии лейтенант, командир огневого взвода.

КОМАНДИР ОГНЕВОГО ВЗВОДА

Если мы, дети и внуки.
будем помнить об этой войне
и свято чтить ее героев,
то имеют ли право забыть о ней остальные –
те поколения,
что придут следом за нами?!.

В четких графах месяц, число, год. День за днем: с сентября 1935-го по декабрь 1940-го; с рокового июня 1941-го по август 1946 года, когда приказом по войскам Забайкальско-Амурского военного округа был уволен в запас из 11-й гвардейской минометной бригады, завершив службу в регулярной Красной Армии.
Скупые сведения «общего порядка», которые навеки сроднили его с миллионами других защитников Отечества, испытавших на себе всю горечь военных сражений и потерь.
По указаниям соединения, армии, фронта, округа наглядно прослеживаются вехи многокилометрового армейского пути, растянувшегося на долгие пятнадцать с лишним лет...
Подозреваю, что за эти годы в какие только «передряги» не попадал отец, поскольку всегда находился на передовой, в самом пекле военных действий, на острие удара.
Каждая цифра будто отлита из металла, каждая строка весома и значима. За скромными датами – героическая история, с которой так неразрывно переплелась судьба родного мне человека, чью юность с полным правом можно назвать прифронтовой.
Жаль, что многое восстановить невозможно. Правду говорят: самый страшный грех – безразличие, забытье. И самое постыдное, что, будучи журналисткой, я написала сотни очерков о людях, их подвигах, разыскивала пропавших без вести, вела летопись «Никто не забыт, ничто не забыто», но так и не удосужилась черкнуть хоть пару строк о том, кто был со мною рядом, на кого, сама того не ведая, держала равнение.
Остается лишь сожалеть о том, что в суете прозаических буден недосуг было расспросить подробнее о тех или иных эпизодах войны, уточнить, за какие мужество, храбрость и отвагу были получены два ордена Красной Звезды, многочисленные медали. Сам отец был скромен, сдержан, нигде в печати «не светился» и обычно на мои вопросы отшучивался коронной фразой: «За просто так орденов не дают»...

Короткий миг отгремевшей войны

Начало славной воинской биографии отца положил далекий 1932 год, когда русоволосого паренька со станции Перерва, находившейся в пригороде Москвы, призвали на армейскую службу. В 1931-м мобилизовать не успели, так как он родился в морозном декабре, в канун Нового года.
Разумеется, призывная комиссия не подозревала о пристрастиях и мальчишеских подвигах отца, когда вынесла свой вердикт: легкие хорошие, физически крепок, правильно сложен, силен, годится в моряки.
Тогда флотская служба длилась долгих шесть лет, и, полагаю, подобная перспектива не слишком радовала деревенского паренька, которого отнюдь не манили беспредельные дали океанских просторов – гораздо приятнее было крепко стоять на земле, учитывая, что босоногое детство прошло на луговом раздолье, среди душистого разнотравья, буйства васильков, клевера, ромашек. Если и мечтал, то скорее о кавалерийском полке, потому что обожал лошадей. И соседским мальчишкам угнаться за ним «по чисту полю на вороном коне», прозванном Копчиком, было невозможно. Пропадал по целому дню, за что влетало от строгой матери Натальи. Хотя из четырнадцати детей в семье своего младшенького голубоглазого Васятку она любила и баловала больше остальных. Зато крепко доставалось на орехи «всем сестрам по серьгам».
Впрочем, поскольку отец вырос у Москвы-реки, то и плавал отлично: подолгу задерживая дыхание, нырял глубже других, да и на поверхности воды мог продержаться дольше, чем приятели, и делал это с превеликим удовольствием, на спор. Поэтому, можно сказать, попал в нужную армейскую струю, где мог действительно сгодиться.
Бритоголовых мальчишек привезли в ветреный Ленинград и сразу же по прибытии устроили экзамен барокамерой, где проверялось одно из важнейших качеств, необходимых будущему подводнику, – способность переносить повышенное давление.
Бывало, когда я недовольно бурчала на школу, папа с напускной серьезностью говорил: «Тебя бы в стальной котел». Испытание состояло в том, что медленно закачивался воздух, пока не наливались тяжестью глаза, не начинало ломить уши, корежило все тело и немыслимо было дышать, тем более думать о чем-то ином, как только скорее вырваться наружу. Ясно, что выдержать подобную нагрузку на организм и физически, и психологически способен далеко не каждый. Поэтому отсев был внушительный, но от него зависело дальнейшее распределение по специальностям.
Мальчишеская закалка помогла, и отца отобрали одним из первых. Как положено, новобранцев сразу же отправили в баню и облачили в новую, стоявшую колом и пахнувшую хлоркой, парусиновую робу. На стриженые головы надели бескозырки – к великому огорчению, без ленточек. Выдали каждому по большому вещевому мешку, куда складировали брюки, рубахи и прочее. Словом, экипировали по положенной форме.
Отец попал на Краснознаменный Балтийский флот. Начался курс молодого краснофлотца. В пять утра подъем, уборка, завтрак и зубрежка уставов. Часов с девяти, когда за окном брезжил поздний ленинградский рассвет, занимались строевой подготовкой. Ведь настоящих моряков всегда отличала безупречная выправка, которая была с успехом продемонстрирована на военном параде, проходившем на площади Урицкого.
Представляю отца, четко держащего равнение,– стройного, красивого, в бескозырке с заветными ленточками, в ладно сидящей форме, перетянутой широким флотским ремнем с начищенной до блеска бляхой. Первый парень на деревне, да и в любом городе тоже.
В сентябре 1935 года отец, видимо, уже мечтал о маячившей на горизонте демобилизации. Но его вопреки ожиданиям зачислили курсантом в спецотряд подводного плавания Ленинградского МВО.
После окончания учебы и распределения он, конечно, не догадывался, что примет участие в советско-финской войне, которая началась хмурым ноябрьским утром 1939-го и завершилась 13 марта 1940 года.
Всего 105 трагических дней, но каждый из них стоил нашим солдатам невероятной цены. Безвозвратные потери Красной Армии составили 126875 военнослужащих. Но, думается, численность павших гораздо больше в этой «как миг отгремевшей войне», которую еще назвали Зимней – с ее трескучими морозами, доходившими до 50 градусов, обмороженными солдатами и обледенелыми телами бойцов.
Чаще это «белое пятно» вспоминают те, кто не прочь покритиковать наше «тоталитарное прошлое», сваливая принятие недальновидных решений о вступлении в боевую операцию исключительно «на товарища Сталина». Дескать, его прямая вина, что наша армия проявила всему миру свою несостоятельность и слабость. Знаю, отец никогда не разделял этой спекулятивной позиции, хотя и не отрицал того огромного урона, которого, возможно, страна могла бы избежать. Однако учитывал, что шел отнюдь не победный 45-й, а 1939 год и еще не было боевого опыта, обретенного Красной Армией на полях грандиозных сражений с гитлеровцами.
Наступательная операция СССР против Финляндии нередко рассматривается как отдельный двусторонний локальный конфликт, не являющийся частью мировой войны (так же, как и необъявленная война на Халхин-Голе). Хотя это далеко не так. Осуществив ряд вооруженных провокаций, противник сосредоточил значительные вооруженные силы у нашей границы. И, выстроив линию Маннергейма, создал сложную обстановку в непосредственной близости от Ленинграда, явно готовясь воевать против СССР не только в союзе с Германией, но и Францией, Англией, Швецией и другими странами, интенсивно снабжавшими его оружием.
Финская разведка тесно сотрудничала с абвером, контрразведывательные центры вели планомерную разведработу прямо под нашим носом. И не случайно опознавательным знаком финских ВВС стала свастика, а на территории Финляндии выросла сеть военных аэродромов, способная принять десятикратно больше самолетов, чем было у финских ВВС. В Финляндию прибыло более 11 тысяч иностранных добровольцев. Одновременно в Скандинавии планировалось высадить англо-французский экспедиционный корпус, нанести авиаудары по нефтяным промыслам на Кавказе и предпринять из Сирии наступление на Баку.
Все предложения советской стороны разрешить вопросы взаимоотношений мирным путем отвергались. Наша страна поневоле приняла удар на себя и сумела не только стоически выдержать, но и обеспечить победу.
Да, противника явно недооценили, не создали заранее превосходства в соотношении сил. Упреков много – теперь ответ на них дан самой историей. Финляндия была разгромлена и подписала мирный договор, что вызвало настоящую истерию. СССР исключили из Лиги Наций – с явными нарушениями процедуры, меньшинством голосов: 7 стран из 15; 8 не участвовали или воздержались (похоже, отголоски давней истории повторяются, только сейчас на другом витке и в ином варианте).
Благодаря суровому боевому крещению на финском плацдарме, Красная Армия увидела свои недостатки и, главное, извлекла из них поучительный урок. Пусть жестокий, непоправимый, обернувшийся гибелью сотен тысяч бойцов. Но война не бывает милосердной, в ее жерновах перемалывается все: и политика, и техника, и люди. А память о погибших режет по сердцу, как незаживающая с годами рана. Таких ран у отца было немало. На финской – обморожен, на Дальнем Востоке – весь обгорел. И потом не единожды на нем готовы были поставить крест, но вопреки медицинской логике каким-то чудом он выживал, чтобы снова идти в атаку.

Короткие госпитальные передышки между постоянными боями и переломными наступлениями отмечены в военном билете скупой строкой: «ранбольной, эвакогоспиталь МВО». Никаких дополнительных пояснений или точного указания места нахождения полевого госпиталя. Лишь голая констатация факта и числа, свидетельствующих о длительности лечения – то месяц, то чуть больше. И снова в строй...
Тогда, в 1940-м, отец вряд ли подозревал, что служба на Краснознаменном Балтийском флоте станет лишь прелюдией к тому, что ожидало его впереди – сначала на Тихом океане, который отнюдь не был спокойным и тихим, потом на огненных верстах войны...

России верой и правдой служа

Так можно сказать об отце, направленном для продолжения службы на Тихоокеанский флот, в 4-ю бригаду подлодок – морских сил Дальнего Востока, где зарождался опыт рекордного автономного плавания, примененный затем в трансарктическом переходе в годы Великой Отечественной.
27 дней потребовалось воинскому эшелону, чтобы пересечь нашу необъятную Родину и попасть к месту назначения. Живописные хребты Урала сменялись просторами Западной Сибири, проплывали величественные сибирские реки, горы и дремучие дебри Забайкалья, цветущая Уссурийская тайга, пока на горизонте не показался яркий голубой простор. И сразу потянуло соленым воздухом океана... У пирсов стояли «щуки» тихоокеанского подплава с развевающимися на легком ветерке вымпелами. Казалось, ничто не предвещало грядущей бури, однако сложная обстановка требовала от экипажей максимума бдительности, собранности и высокой профессиональной квалификации.
Японцы пока не воевали в открытую, но при каждом удобном случае старались «придержать» советские суда. А подчас не гнушались их обстрелами. Бывали случаи, когда прямо на базе в кормовых аппаратах взрывались торпеды. И хотя японский флот не предпринимал активных попыток прорыва к нашим берегам, но его действия исподтишка убеждали: опасаться такого варианта следует. Поэтому согласно директиве Главного штаба ВМФ объявлялась «готовность №1».
Не знаю, сколько раз выходил в суровое, разъяренное гневом море отец, какие шторма пережил, принимал ли он судьбоносные решения, выполняя учебные и боевые задачи. И что случилось с подлодкой, на которой он служил, – получил ожоги в отсеке или на берегу? Спросить теперь не у кого. Но, судя по военному билету, в ноябре 1940года командир отделения штурмовых электриков был отпущен на долечивание, а в июне 1941-го снова призван. Правда, уже не в 4-ю, а в 3-ю бригаду подводных лодок Тихоокеанского флота.
В сентябре 1942 года старшина 1-й статьи вновь становится курсантом – теперь 2-го Омского гвардии минометного артиллерийского училища. Вот так круто поменялась судьба – из моряков да вдруг в артиллеристы!
Хотя в душе отец всегда оставался подводником, настолько неразрывно и надежно прикипело к нему это звание. А «метаморфоза» неожиданного перевода становится понятной, когда узнаешь, что для создания маневренных резервов Ставки Верховного Главнокомандования Народным комиссаром обороны был подписан Указ о формировании гвардейских минометных дивизий, требуемых для усиления ударных группировок фронтов. Ставилась задача переподготовки кадров из числа бойцов всех родов войск, проверенных в боях, доказавших решительность, смелость и преданность Родине. При этом грамотных и не старше 35 лет.
Отец оказался в тыловом Омске, который считался тогда одним из самых больших центров по подготовке командных кадров. Показательно, что по всем предметам – уставы, артстрельба, огневая служба, автодело, строевая и стрелковая подготовка, связь, военное инж. и хим. дело и пр. – оценка только «отлично». А вот по политподготовке – «хорошо». Объяснимо это тем, что для него всю жизнь существовала лишь одна политика и одна вера, которую он свято исповедовал, никогда не предавая и не раздумывая: «За Родину, вперед!».
Похоже, эта черта впитана с генами всем русским народом, для которого в любую, самую горькую годину не было величественнее и благороднее поступка, чем защита родного Отечества, искреннее желание бескорыстно отдать жизнь ради спасения страны – своего отчего дома.

Дорогой ратной славы

Помню, в раннем детстве в небольшой двухкомнатной квартире, в каждой комнате у нас стояло кресло-кровать, а за занавеской пряталась раскладушка, потому что постоянно гостили однополчане, которых послевоенная жизнь раскидала по разным городам. К стыду своему, не назову точно их фамилий. Тогда все они были для меня просто дяди: дядя Ваня – самый серьезный и старший по возрасту; дядя Коля, любивший меня подбрасывать под потолок; дядя Гриша, под задорные похваливания выдававший цыганочку с выходом; чернобровый дядя Назар, чьи рассказы походили на восточные сказки; весельчак и шутник дядя Боря с задорными по-мальчишески глазами, которому я явно отдавала предпочтение. Именно благодаря им я полюбила фронтовые песни, не оставляющие меня равнодушной и по сей день.
Душа всей компании – мама привычно брала гитару, делала вступительные аккорды, и начинался импровизированный концерт. Для разогрева – трогательные любовные романсы – это был мамин конек, своего рода камертон, настраивающий мужчин на тонкий душевный лад. Потом плавно переходили к излюбленному репертуару: вполголоса, чуть с хрипотцой, сидя на тесной кухне, бывшие солдаты пели про дороги, про землянку, про девушку, ждавшую с фронта бойца.
Завораживала царившая в доме атмосфера – то ли романтическая окрыленность и возвышенность чувств, то ли несвойственная нам, нынешним, отрешенность от повседневного быта. Привычней выглядели знакомые атрибуты: скромность в одежде, традиционность стола, накрытого накрахмаленной белой скатертью, где обязательно в середине красовалась картошка в большой плошке, лежала на тарелке крупными кусками нарезанная селедка без «шубы», была квашеная капуста и, разумеется, стоял по тогдашней моде графинчик с водочкой, прозрачной, как слеза.
Слыша невольно разговоры собравшихся о том, как кого-то «жарко приголубила» Катюша, как «сумела приласкать», я невольно представляла себе некий былинный образ девушки – круглолицей, высокой, с русой длинной косой. Ее очень боялись фрицы, поскольку она была строгой и сильно их наказывала. А папу и его друзей любила, оберегала и спасала во всех страшных ситуациях, то защищая от мессеров, то от тигров, то от других фашистских чудовищ.
Разумеется, мне тогда в голову не приходило, что красавица Катенька-Катюша – отнюдь не папина сестра Катерина Ивановна, а грозная реактивная установка залпового огня, получившая в уменьшительно-ласкательной форме традиционно русское женское имя.
Повзрослев, узнала, что в войну многие виды оружия имели прозвища. Так, штурмовик Ил-2, едва ли не самый желанный «гость» в любом бою, был прозван «горбатым» (видимо, за выступавшую над фюзеляжем кабину). А маленький истребок И-16, вынесший на своих крыльях всю тяжесть первых воздушных боев, именовался «ишаком». Тяжелую же самоходно-артиллерийскую установку Су-152, способную одним махом сбить башню с «Тигра», уважительно прозвали «зверобоем». А 203-миллиметровая гаубица Б-4, снаряд которой оставлял воронку размером, без преувеличения, с одноэтажный дом, окрестили «кувалдой».
Папины однополчане, поднимая очередную чарку, с восторгом и гордостью говорили: «Уж если Катюха жахнет, так жахнет. Слабо не покажется».
Подобный фейерверк представить трудно, особенно нам, штатским, не нюхавшим пороха и знающим о войне лишь по книгам и фильмам. Ведь по боевой мощи «Катюша» не имела себе равных. Каждый ее снаряд примерно равен гаубичному, а сама установка способна одновременно выпустить от 8 до 32 ракет. А поскольку «Катюши» действовали чаще дивизионами, то их совокупный залп составлял от 80 до 160 ракет. К тому же во многих операциях артподготовку вели целые бригады, и тогда разом «салютовали» более трех тысяч снарядов, что было равно залпу почти трех артиллерийских полков. Вот так-то, знай наших!
Мощнейшая сила могла за считанные секунды начисто перепахать вражеские окопы и укрепления на огромном пространстве земли, вздыбленной, как при сильнейшем урагане. Так что становится понятным, откуда взялась такая неожиданная нежность, если не сказать любовь наших артиллеристов к гвардейскому миномету, прослывшему одним из самых страшных видов оружия времен Великой Отечественной.
«Сплошное море огня», – писал боевой офицер капитан Флеров, давший первый залп по врагу у железнодорожной станции Орша. Именно на том направлении, где воевал мой отец, участвовавший с мая 1943 года в важнейших и кровопролитнейших операциях последнего этапа войны.
Восточно-прусская группировка противника сдерживала наше наступление на берлинском направлении, и Западному фронту ставилась задача – рядом фронтальных ударов расчленить силы врага.

Путь на Оршу фашисты считали «воротами в Восточную Пруссию», превращенную ими в главнейший стратегический плацдарм, ставшую ключом к Кенигсбергу. Витебск, Могилев, Бобруйск и Минск были объявлены неприступными крепостями, сдать которые фашисты не имели права без личного согласия фюрера, самонадеянно утверждавшего, что «через эту железную, бронированную дверь никогда не пройдут русские войска». Понятно, какое яростное сопротивление ожидало Красную Армию на каждом километре пути, когда гитлеровцы буквально цеплялись за любую кочку. Если учесть, что отец стал замом командира батареи, то можно представить, как досталось ему в наступательных действиях. Может, потому он и не любил рассказывать про эти кровопролитные бои. Всегда отнекивался: «Что тут расписывать в красках, на любом участке фронта картина одна – жуткое кровавое месиво». Вспоминать пережитое заново тяжело. Понимаешь поэта, написавшего строки: «Человек – ничто, лишь малая песчинка в мире он. Но боль его громаднее Вселенной». Наверное, эта боль от невозвратных утрат и заставляла отца скорбно молчать, не бередя лишний раз незатянувшиеся раны. Однако в различных архивных документах, журналах боевых действий, политдонесениях, заметках в газетах указывается, что августовские и последующие бои 1943 года изобиловали многочисленными примерами геройства и мужества, проявленными личным составом наступавших полков. Каждый взятый плацдарм в этом кромешном аду стоил жизней. Но солдаты – от командиров до рядовых - исправно делали свое дело, как подобает истинным воинам, сдержанно, без лишнего пафоса и наигранной позы. И не раз Москва от имени Родины салютовала доблестным войскам. Значит, и в честь отца, уничтожавшего артиллерийским огнем доты, дзоты и укрепленные форты противника. Если на фрицев «Катюша» наводила панический страх, то для советских солдат ее залпы звучали победной музыкой. Едва заслышав ее, каждый боец верил: «Наша армия до Берлина дойдет!». Недаром на отцовской медали «За победу над Германией» выгравированы слова: «Наше дело правое – мы победили».

Нет высот, которые легко взять

Весной 1944 года отец был ранен. Но все-таки к взятию Кенигсберга успел встать в строй. Шутил: «Боялся опоздать, уж очень хотелось самому разгрызть этот крепкий орешек!». И такая возможность ему, командиру огневого взвода, представилась.
Для окружения и уничтожения немецкой группировки советские войска должны были нанести по Кенигсбергу удары по сходящимся направлениям – одновременно с севера и юга. Для штурма укреплений были созданы 26 штурмовых отрядов и 104штурмовые группы.
Чтобы по достоинству оценить подвиг наших солдат и командиров, нельзя сбрасывать со счетов и силу противостояния противника, огневую мощь и психологическую составляющую немецкого оружия. Не секрет, что в начале войны расчеты советских противотанковых орудий иной раз в страхе покидали огневые позиции, едва завидев стальных монстров – фашистские танки «Тигр». А бомбардировщик Ju-87 немцы специально оснастили сиреной, надрывно завывавшей во время пикирования, действуя на психику наших солдат.
Немецкое командование предприняло все меры, чтобы подготовить крепость к длительному сопротивлению в условиях осады. В Кенигсберге имелись подземные заводы, многочисленные арсеналы и склады. Система обороны включала в себя три кольца: внешний оборонительный обвод и два внутренних, а в центре находилась цитадель. Первое состояло из траншей, противотанкового рва, проволочных заграждений и минных полей. Здесь располагалось 15 фортов с гарнизонами. Второе проходило по окраинам города и состояло из каменных зданий, баррикад, огневых точек и опять-таки минных заграждений. Третье включало 9 бастионов, башен и равелинов, сооруженных еще в XVII веке и потом достроенных и укрепленных.
Наступление наших войск началось мощной артподготовкой. Перед началом штурма крупнокалиберная артиллерия в течение четырех суток вела огонь по городу и оборонительным позициям противника, тем самым разрушая долговременные сооружения. Ни одна армия мира на тот момент не могла обеспечить такого разящего огня.
Массированная артподготовка, предшествуя прорыву вражеского фронта, стала нашим козырем. Затем под прикрытием огневого щита в наступление пошли танки и самоходные орудия. Основные силы пехоты обходили форты, которые блокировались стрелковыми батальонами и ротами при поддержке саперов.
По сводкам, 6 апреля 1945 года первый удар нанесли 5000 орудий. Шквальный артобстрел парализовал противника. По словам очевидцев, этот огненный смерч – «одно из самых ужасающих впечатлений за всю войну». Недаром наши «Катюши» получили у немцев прозвище «Сталинские орг­Аны». Звук, издаваемый ими, каждый описывает по-разному: стальной скрежет, невыносимый вой, дикий рев.
Впрочем, доставалось и нашим артиллеристам. Мобильные установки реактивных минометов выдвигались на позиции непосредственно перед ударным залпом и так же быстро старались отойти. Помимо командирской точности огневого расчета это требовало особой маневренности, ловкости и даже недюжинной физической силы. А если чуть не успевали, то противник тоже не дремал и старался уничтожать их в первую очередь. Тогда уже налет немецкой артиллерии и авиации накрывал наших геройских бойцов, что называется, «по полной программе».
И все-таки, несмотря на яростное противоборство, к исходу четвертых суток непрерывных боев Кенигсберг пал. Последний вражеский форт выбросил белый флаг. По значимости взятие неприступного города-крепости не уступало взятию фашистского логова Берлина, путь на который был открыт.
Когда впоследствии над могилой погибших гвардейцев взметнулся величественный 26-метровый гранитный обелиск, на пяти его гранях были выбиты символические эпизоды боев и пророческие слова, адресованные павшим и живым: «Отечество воспитало вас героями, и геройски бились вы за Отечество. Ваши имена овеяны славой, ваши подвиги – гордость Отчизны... Ваше мужество было беспримерным. Ваша воля была непреклонной. Ваша слава бессмертна!».
На гимнастерке отца появилась еще одна отчеканенная медаль «За взятие Кенигсберга». С памятной датой на ней – 10 апреля 1945 года.
В партию отец вступил в канун Победы. Сделал это осознанно, когда за плечами остались годы нелегкой фронтовой службы и он понял, что теперь имеет право называть себя Коммунистом.
Для кого-то это могло стать очередной ступенькой в армейской карьере, а для него звание «партиец» означало тот стальной идейный стержень, на котором, по сути, держалась вся его сознательная жизнь. И он продолжал платить взносы в уже несуществующую КПСС – до последнего дня, до последнего вздоха...

За то, что остался жив...

Вся страна праздновала Победу. И отец радовался успешному окончанию боев. Ксчастью, успел повидаться с родными и близкими. Правда, большая семья сильно поредела: из братьев вернулся израненным (и вскоре умер) лишь брат Андрей, а из сестер остались вдовами Пелагея, Екатерина и Анисья, потерявшие кто мужа, кто жениха. Отец Иван – прежде могучий, крепкого богатырского телосложения, с окладистой купеческой бородой – держался бравым солдатом, но поседел как лунь, да и расторопность матери куда-то подевалась.
Военная судьба моего отца оказалась благосклоннее, чем многих его однополчан. Но распорядилась так, что вместо демобилизации в августе 1945-го ему пришлось вернуться туда, откуда начиналась флотская служба. Теперь уже в составе 11-й гвардейской минометной бригады он попал на Забайкальский фронт.
Все предвоенные годы Япония считалась потенциальным противником №1 для Страны Советов, и наше командование отдавало себе отчет, что боевые операции здесь будут сопряжены с огромными трудностями.
Прежде мощный японский флот значительно поредел, но основную его часть использовали на суше, что предопределило стремительный количественный рост сухопутных войск, имевших особую подготовку ведения боев. Меньше чем за полгода вооруженные силы Японии выросли почти в 3 раза и вместе с включенными в их состав авиационными соединениями стали представлять грозную маневренную силу, способную, по заявлению японского премьер-министра Судзуки, «обеспечить победу в войне до победного конца».
Дальневосточный театр военных действий имел немало и географических особенностей. Главная – огромная удаленность и разбросанность фронта на сотни километров – с севера на юг и с запада на восток. Одна Маньчжурия, где дислоцировалась ударная Квантунская армия, размахнулась на площади, равной по величине Германии, Италии вместе взятым. Горные хребты, перевалы, болотистая непроходимая местность, бездорожье затрудняли доставку боеприпасов, горючего, продовольствия и питьевой воды.
Пропускная способность большинства участков осложняла подходы к укрепрай­онам противника, занявшего наиболее выгодные господствующие высоты для ведения перекрестного огня. А близость воздушных и морских сил врага к нашей территории позволяли агрессору в любой момент нанести молниеносный удар по важнейшим стратегическим дальневосточным объектам. Так что в предстоявших боях и командному составу, и рядовым бойцам нужно было проявить несгибаемое мужество и упорство к Победе. Вселяло веру то, что личный состав армий, переброшенных с советско-германского фронта, уже обладал большим опытом ведения боевых действий и, пройдя через горнило самых жестоких сражений, был готов сокрушить противника.
Забайкальский фронт находился на острие удара, обеспечивая развитие широкого наступления. 95-й гвардейской дивизии, в составе которой воевал отец, ставилась задача: мощнейшим молниеносным ударом опрокинуть врага. Это обозначалось коротким, как выстрел, словом – прорыв!
Ставка делалась на внезапность. Но союзническая Америка и тут, ведя двойную игру, подсуетилась, чтобы вонзить нож в спину, и сообщила о готовящемся наступлении. Однако остановить его уже было нельзя. Глубина наступательной операции составляла до 500 км. Но осуществить ее развернутым боевым порядком оказалось невозможно. Это вынуждало каждое соединение действовать самостоятельно при решении оперативных задач.
Рокот моторов, грохот орудий, взрывы бомб, удары штурмовой авиации – все сливалось в единую какофонию. Каждый, кто участвовал в этой последней, решающей битве, подтвердит: это не аллегория, а ужасающая реальность. И в этом последнем жесточайшем бою все наши воины, кто остался жив и кто пал на поле боя, показали беспримерные образцы массового героизма, вплоть до самопожертвования, еще раз доказав всему миру: русские умеют воевать и побеждать! В любое время, в любых условиях...
Точность стрельбы по фортам и дотам оказалась предельно высокой, количество прямых попаданий превысило ожидаемый по предварительным расчетам результат. Отмечалось, что из 23 подавляемых батарей 20 – уничтожены или подавлены полностью; 3 – снялись с позиций; смята вся полевая оборона противника. Донесения командования подтверждали: натиск нашей артиллерии был настолько оглушителен, прицелен и эффективен, что противник в первый же день ответного огня вести не смог (действовали лишь отдельные его орудия из глубины). Так чисто «сыграли Катюши».
По указанию Маршала Советского Союза А. М. Василевского после окончания сражения была создана специальная комиссия по обследованию эффективности огня нашей артиллерии. И, слушая приказ Верховного Главнокомандования, в котором давалась самая высокая оценка артиллеристам и объявлялась им благодарность за отличные боевые действия, мой отец наравне со всеми испытал безграничную гордость. И за полученную медаль «За победу над Японией», и за успешное завершение военных операций на всех участках фронтов.
Одержанные Красной Армией победы для многих мировых политиков, лелеявших мечту на скорейший разгром СССР, стали «ледяным отрезвляющим душем». С Японией произошло то, что и с Германией: фюрер самонадеянно повел свою армию к победному Олимпу, но переоценил возможности рейха. Тот же идеологический просчет стоил краха и Восточной Империи – триумфальный марш-бросок по России не состоялся.
Когда отца спрашивали, за что он получил два ордена Красной Звезды, он неизменно отвечал: «За тех, кто остался лежать на полях сражений, так и не увидев Победы, – за то, что живой...».
Победа стала завершением 2-й Мировой войны. И хотя США пытались представить это как собственную заслугу, было ясно, на каких весах истина, на каких – очередная ложь. Потеряв почти треть населения страны и более трети национального богатства, Советский Союз все-таки смог подняться на гребень военного и мирового могущества, продемонстрировав при этом подлинный интернационализм народов, высокий дух патриотизма, воспитанный веками.
Выступая по радио с обращением к народу, Сталин констатировал факт подписания безоговорочной капитуляции Японии, разбитой на море и на суше. И произнес исторически значимую фразу: «Теперь мы можем сказать с твердостью, что условия, необходимые для мира во всем мире, нами завоеваны».
Опровергнуть данный вывод – значит погрешить против реальности, против нашей героической истории. Ну и, конечно, против Памяти – священной, светлой, незапятнанной, через которую лежит наш путь к духовному и нравственному Возрождению.
«Надежность Вашу уважая»...
Симптоматично, что война для отца завершилась на Дальнем Востоке, где он начинал ратный путь, уйдя в армию восемнадцатилетним юношей и вернувшись домой зрелым мужчиной. Так долго ждал того светлого дня, когда наконец-то сменит армейскую гимнастерку на строгий штатский костюм и начнет заново привыкать к «гражданке».
Правда, домой отец вернулся ненадолго. Однако прежде, чем попал в длительную командировку в Австрию, успел жениться и даже обзавестись дочерью. Обрел и новую профессию – экономиста. Друзья удивлялись, что не пошел по армейской линии. Ведь «мало чтут работу эту – ту, что бухгалтерской зовут». Но, видимо, сказалась тяга к точности расчетов. Недаром нумерологи утверждают: «Нет в нашем мире власти сильнее, чем власть цифр». Выбрав данную стезю, отец остался ей верен до конца.
Впрочем, его всегда отличало постоянство выбора, пристрастий, привычек, оценок. В нем органично уживались разные грани характера. Нерешительность в житейских делах – домом всегда энергично заправляла мама, этакий рыжеволосый комбат в юбке, всегда готовый по-боцмански свистать всех наверх.
В мирной жизни это был вечно переживающий за своевременность выплаты зарплаты начальник, скромный труженик и участник Великой Отечественной войны, не желавший трубить во все трубы о войне, похваляться своими наградами или требовать для себя дополнительных благ, а на фронте – зоркий орел, бог наводки, ас артиллерии. Если верить характеристикам боевых товарищей, из командира огневого взвода легче было высечь искру, чем слезу.
Единственный раз, когда я видела, как отец плакал, – в Австрии, в день смерти Сталина.
Большой Дом офицеров в Вене до отказа заполнился народом – штатские, военные, все вперемешку, – откуда столько взялось! Детей держали рядом, крепко за руки, постоянно шикая на них: «Тихо, молчите». В воздухе витала какая-то напряженная грозовая обстановка. Из уст в уста полушепотом передавалась лишь одна фраза: «Что теперь будет со страной?».
Вождя не стало... Для отца авторитет рулевого страны был непререкаем. Критику в его адрес он воспринимал остро, болезненно, даже с личной обидой, просеивая информацию сквозь сито собственных убеждений, на которые, считал, имел право. Никто не безгрешен: у всех властелинов есть сильные и слабые стороны, есть недостатки. Но если в критический момент человек смог собрать материальные и людские ресурсы в единый кулак, взять на себя ответственность за судьбы миллионов людей и привести страну к Великой Победе, подняв ее с колен и перевернув весь мир, – это многое значит.
«Не спешите рубить сплеча, – с твердостью возражал он, – винить и судить по своей мерке. Не одолей страна коллективизации и индустриализации, не создай крепкого тыла, ехал бы Гитлер победным маршем по нашей огромной территории, как по всей Европе, истребив непокорный народ и подмяв под себя природные богатства России, давно застрявшей костью в горле у тех, кто покушается на ее свободу и независимость».
Подобной точки зрения придерживались и его однополчане. И, признаться, их преданности Отчизне, чистоте помыслов, воинскому братству и верности мужской дружбе – такой безграничной морально-нравственной «упертости» я доверяю гораздо больше, чем оценкам историков, извлекающих с полок пыльных архивов сомнительного толка «жареные» факты.
Похоже, отец был во всем твердолюбом, монолитом – и в любви, и в работе, потому что «пропахал» на экономической ниве издательства «Молодая гвардия» всю свою оставшуюся жизнь. Имел награды за трудовую доблесть, был внесен в Книгу Почета ЦК ВЛКСМ, награжден памятными знаками и множеством грамот, свидетельствующих о его заслугах на мирном фронте. На один из юбилеев сослуживцы написали ему: «Как Чапай геройски мыслил, как Чуйков горел в делах, океаны грозных чисел одолел лихой моряк».
Думаю, как и многих честных и преданных советскому государству людей, ему сильно «подкузьмили» и горбачевская перестройка, и гайдаровская реформа, и та неразбериха, что началась в стране в печальные 90-е, когда разноперая алчная шелуха, жаждущая только обогащения, всплыла на поверхность, втаптывая в грязь плоды труда, идеалы и ценности, которыми он и его друзья так дорожили.
Умер он от сердечного приступа, лишь на полгода пережив свою жену – в день ее рождения, 22 сентября 1995 года.
Стоял теплый, погожий, солнечный день. Яркий, как и вся его жизнь, – жизнь смелого подводника, боевого командира огневого взвода. Не честолюбивого, а честного, порядочного и добросердечного человека, верного друга и хорошего семьянина, с которого достойно брать пример. Светлая ему память...

ЛЮБОВЬ АФАНАСЬЕВА