Яблоновская Ирина Тадеушевна
Родилась в 1924 году

Фотография моей мамы в 1944 году была выставлена в витрине московского фотоателье у стадиона «Динамо». На ней санинструктор 256-го полка 56-й стрелковой дивизии 10-й гвардейской армии. В 1943 году ей было 19 лет.

ФРОНТОВАЯ СЕСТРА

Однополчанки

Стало расхожим: у войны не женское лицо... Но этот снимок – тоже лицо войны. «Какие удивительные лица военкоматы видели тогда!» – написала Юлия Друнина о девочках, шагнувших со школьной скамьи «в блиндажи сырые, в грязную теплушку...» Сколько их было? Санинструкторов, зенитчиц, летчиц, разведчиц, связисток? По статистике – около миллиона. Тех, кому суждено было стать не солдатками – солдатами Великой Отечественной.
Сегодня забыты судьба и стихи Юлии Друниной. Это благодаря ее поэзии поколение женщин-фронтовичек обрело голос. Это она облекла в стихи, по-женски нежные, по-мужски мощные, их судьбы. «Нет, это не заслуга, а удача – стать девушке солдатом на войне. Когда б сложилась жизнь моя иначе – как в День Победы стыдно было б мне!»
Незадолго до своей гибели Друнина, с которой случайно свела меня журналистская профессия, передала в подарок моей маме свою книгу «Полынь» с надписью: «Однополчанке – дружески». Они не были даже знакомы и тем более не были однополчанками. Но так уж считала Юлия Владимировна: их, фронтовичек, осталось так мало, что все они – однополчанки...

Тургеневские девушки на передовой

Моя мама, тогда ее звали Ира Яблоновская (в замужестве Мурзина), – из подмосковного Подольска, закончила девять классов, когда началась война. Работала в госпитале. Потом, в эвакуации, в Барнауле — на патронном заводе. Оттуда же, с Алтая, добровольцем, окончив курсы медсестер, ушла на фронт.
Родные скрывали присылаемые в ответ на ее заявление повестки из военкомата, она догадалась, пошла туда за ответом сама, тут все «хитрости» и выяснились. Дома ее удерживали как могли, отец грозился проклясть. А у нее было «одно желанье — поскорее в бой». «Напрасно дочек умоляли дома – уже не властен материнский взгляд, у райвоенкоматов и райкомов тургеневские девушки стоят...» Провожать ее на фронт родители не пришли.
Сбылось. В 19 лет она попала на передовую, в 74-ю отдельную стрелковую бригаду добровольцев-сибиряков, «сталинцев-алтайцев», как пелось во фронтовой песне. Мама мало рассказывала о войне, а уж похвальбы подвигами вообще в помине не было. Что я запомнила? Как стирала она часами в ледяной проруби окровавленные, заскорузлые бинты – перевязочных материалов катастрофически не хватало: «Я стираю их в какой-то луже, я о камни их со злостью тру...» И как нужно было учиться отдирать те бинты от ран одним движением, чтобы не тянуть муку и боль, и как невыносимо было сделать это резкое движение...
Рассказывала мама, что во время передышки однажды повезло – жарили на костре на железном листе оладьи из мерзлой картошки с неубранного поля, как дома, чтобы домом пахло... Рассказывала, спали на ходу во время многокилометровых марш-бросков – двое с боков поддерживают, несут, а тот, кто посередине, спит. После менялись. А на привалах падали прямо в снег, в грязь и тут же засыпали, мокрые, со стертыми в кровь ногами, замерзшие. Вспоминала мама холод, смертельную усталость, постоянное желание спать и еще – отогреться, поесть и помыться хоть как-нибудь. И – страх. Детский, девчоночий страх: «Кто говорит, что на войне не страшно, – тот ничего не знает о войне». Заплутала однажды в лесу и вдруг услышала совсем близко немецкую речь – припустила бежать, себя не помня. Адвух девчонок, рассказывала мама, застрелил наш офицер – отказались идти за «языком», испугались...

«Сестричка, пристрели!»

Война снилась маме до самой смерти, мучали ее эти сны, не отпускали. Снился страх. Хотя получила она и солдатскую медаль «За отвагу», и гвардейский значок. За спиной этой девушки – Калининский, Западный, Северо-Западный, 2-й Прибалтийский фронты, тяжелейшие бои за Великие Луки, реку Ловать, Ельню, Смоленск... Но не героику и романтизм вспоминала мама. А страшные раны бойцов. Вывалянные в грязи кишки. И то, как, матерясь, требовали воды раненные в живот, а давать им пить категорически воспрещалось. И как иные просили, плакали: «Сестричка, пристрели!» И как тяжело было вытаскивать, выволакивать с поля раненых, плача от бессилия.

Из наградного листа:
«Во время боевых действий дивизии старшина медслужбы т. Яблоновская самоотверженно выполняла важнейшие задания командования.
В районе боевых действий дивизии (Идрицкий район Калининской области) бессменно в течение трех суток напряженной работы в хирургическом отделении т. Яблоновская оказала серьезную помощь 20 чел. Тяжелораненым.
В районе Осинстроя, Витебской области участвовала в выполнении ответственного задания по эвакуации раненых с переднего края – в темные ночи, при исключительно неблагоприятных климатических условиях и при непрекращающихся артиллерийских обстрелах противника, вывезено около 80 раненых, в том числе свыше половины тяжело раненных.
За самоотверженное выполнение заданий, проявленное мужество и отвагу представляю гвардии старшину м/службы к награждению медалью «За отвагу».
Нач. санслужбы дивизии гвардии майор м/службы Глушак.
4 февраля 1944 г.»

Есть у Друниной стихотворение «Встреча» — как встретились после войны в магазине продавец и покупательница. Бывшая медсестра и ее командир батальонный. У мамы тоже была такая встреча! На рынке однажды в 70-х к ней при мне кинулся торговец: «Ты мне жизнь на фронте спасла!»
Когда мама смотрела фильмы о войне, то изумлялась пушистым волнам волос, белым воротничкам и начищенным сапожкам у девушек. Ведь она, как и все, на привалах первым делом жгла над костром, сняв гимнастерку, вшей. Такая вот «санобработка». А как стеснялись девушки обмундирования! Неуклюжих ватных штанов, стеганки, обмоток, мужского белья... Зато как радовалась мама выписанному к зиме белому дубленому тулупчику.
Мама пробыла на фронте ровно год, с марта 43-го до марта 44-го. Много это или мало? Как судить, достаточно ли хлебнул ада человек, тем более если это – девушка? Посмотрите сегодня на своих дочерей, сестер, любимых, на двадцатилетних девчонок: год в боях, где кровь, грязь, смерть, мат – много бы это было им или мало?..
Мама после фронта осталась жива. Не искалечена. Лишь раз ее контузило, засыпало землей – осталась торчать лишь рука с браунингом. Проезжавшие после боя офицеры, решив забрать оружие, тронули руку – теплая! Так и спасли ее.
Мама умерла в феврале 1991 года. То, что пережила мама, вернувшись с фронта, – отдельная история, не менее горькая и драматичная. А мне просто хотелось от имени своих ровесников и ровесниц поклониться сегодня ей и таким, как она. Девчонкам Великой войны в солдатских гимнастурках, с нежными полудетскими лицами, заслонившим собой страну, а значит, и нас. И еще – попросить у нее
и у них прощения. Я не знаю, за что, но попросить.

МАРИНА МУРЗИНА