Лозовский Ефим Давыдович
Родился в 1905 году в Витебске
ОТ МОСКВЫ ДО КЕНИГСБЕРГА
Воспоминания о кинооператоре Лозовском Ефиме Давыдовиче
Ефим Давыдович Лозовский родился в 1905 году в городе Витебск, сражался в ЧОН (Части Особого Назначения) у Дзержинского. Был секретарем комсомольской организации, после того как пригласил на комсомольское собрание Л.Д.Троцкого, был репрессирован. В феврале 1942 года Е.Д.Лозовский был реабилитирован.
* * *
Киностудия 3-го Белорусского фронта, как любая боевая часть, имела свою историю, которая началась с грозных июньских дней 1941 года. Операторы этой группы в трудные, полные тяжелых испытаний для нашей родины дни, начали снимать первые страницы Летописи Великой Отечественной войны.
На фронт Ефим Давыдович Лозовский ушел добровольцем в марте 1942 года. В прошлом оператор Воентехфильма, снимавший там главным образом авиационные учебные фильмы, Лозовский стал оператором танковых войск. Имя его было знакомо всем танкистам фронта, которые любили и уважали его за привязанность к их роду войск, за мужество и отвагу.
Начальник киногруппы 3-го Белорусского фронта Александр Иванович Медведкин – режиссер по профессии, старый политработник Красной Армии в прошлом, сумел укрепить и развить традиции киногруппы, всячески поощряя творческие, новаторские отношения операторов к сложному и разностороннему делу. По его инициативе были впервые организованы группы «сержантов-операторов», этих своеобразных «киноавтоматчиков». Он всячески поощрял и организовывал «кинонаблюдения» за боевой жизнью отдельных бойцов и офицеров.
Оператор Ефим Лозовский начал свою работу в танковых частях с обстоятельной подготовки. Было ясно, что танковый бой нужно снимать из танка, но обычный аппарат – автоматическая камера с тридцатью метрами пленки была непригодна для этой цели. Нужно было добиться максимальной неуязвимости камеры и самого оператора и одновременно увеличить время непрерывной съемки без перезарядки.
Командующим армией, в которой Лозовский проводил свои эксперименты, был генерал-лейтенант К.К.Рокоссовский. Он очень внимательно отнесся к работе оператора и вскоре специальный танк с приделанной к башне «танковой установкой», то есть с бронированным футляром, в котором помещался стационарный аппарат со 120-метровой кассетой, начал пробные съемки. Проводились они в густом прифронтовом лесу и на его резко пересеченной опушке. Танк Т-34 с киноустановкой валил вековые деревья, на большой скорости преодолевал препятствия, стрелял из пушки, ходил ломаным курсом. Лозовский, находясь в башне танка с закрытым люком, включал в нужный момент электромоторчик съемочного аппарата. При съемке на приборной доске танка загоралась маленькая красная лампочка. Долго выискивалось подходящее место для крепления аппарата к танку, надо было учесть множество обстоятельств, в том числе нужно было, чтобы аппарат имел в поле зрения сферу стрельбы орудия танка, учесть наименьшее колебание продольной оси танка и т.д. Целый месяц дали Лозовскому на эксперименты, не требуя от него результатов съемки. И вот наступил первый боевой день. Это было на одном из важнейших участков битвы под Орлом, в танковом корпусе генерала Сахно.
Танковой бригаде была поставлена задача захватить сильно укрепленный населенный пункт. Два батальона, прорвав переднюю линию, атаковали противника в лоб, третий батальон должен был обойти населенный пункт и отрезать его с тыла. Сэтим батальоном пошел и танк Лозовского. День был пасмурный и дождливый. В смотровую щель Лозовскому было видно, как группа танков, на правом фланге которых он шел, косо пересекая большое ржаное поле, приблизилась к дороге и открыла огонь по крайним домам поселка. По дороге в панике метались какие-то немецкие машины и бронетранспортеры, бежали немецкие солдаты. Вдруг из-за ближайшего к танку Лозовского домика выбежала группа немцев. Двое из них, прикрываясь невысокими кустами, устанавливали для стрельбы противотанковое ружье. «Вперед! Огонь!» – скомандовал Лозовский, и его Т-34 на полном ходу устремился на немцев. Он нажал кнонку, включающую аппарат. Через смотровую щель было четко видно, как в панике разбегались немцы, как они падали, скошенные пулеметной очередью танка. Контрольная красная лампочка горела, показывая, что аппарат работает исправно. Вдруг странный удар обрушился на танк. Оглушенный Лозовский на мгновение потерял сознание. Когда oн пришел в себя, огонь и дым наполняли танк. Собрав силы, слабеющий Лозовский открыл верхний люк и, перебросив свое тело через борт, сполз на землю. Oн нашел в себе силы отползти на несколько метров и лечь, скрываясь от огня немцев за своим горящим танком. Последнее, что он увидел, были яркие вспышки немецких противотанковых пушек, стреляющих из окраинных домов. Танки продолжали двигаться вперед, рассредоточившись, а головной уже стоял на высокой насыпи опустевшего шоссе и с фланга стрелял по противотанковой батарее немцев.
Еще несколько раз терял сознание ползущий через бесконечное ржаное поле Лозовский. Когда он, окончательно обессилевший из-за большой потери крови, выполз на обочину проселочной дороги, мимо него промчалась вереница машин с мотопехотой и пушками. Знакомый артиллерийский офицер узнал по приметному кожаному пальто лежавшего без движения на обочине окровавленного Лозовского и доставил его в полевой госпиталь. На теле Лозовского было двадцать семь ран. Ему собирались ампутировать левую руку, и только благодаря всемогущему хирургу Бурденко рука была спасена, а весьма вероятно, и жизнь.
Четыре с половиной месяца пролежал в госпитале Ефим Лозовский. Врач, извлекавший время от времени из изувеченного тела Лозовского бесконечные осколки, выписывая его из госпиталя и прощаясь, сказал: «Теперь вы в полной боевой готовности... По условиям военного времени, конечно. Остальные осколки достанем после войны».
Хотя первая съемка с танковой установки кончилась плачевно для Лозовского и его экипажа, но, во-первых, танк выполнил свою основную задачу – в составе батальона он уничтожил немало немцев; во-вторых, сама танковая киноустановка отлично выдержала первое боевое испытание. Несмотря на то, что танк загорелся, предусмотрительно защищенный под броней асбестовой рубашкой аппарат оказался невредимым. В нем сохранилась снятая пленка, которая потом была использована в картине «Орловская битва». На экране хорошо видно, как стреляет танк Лозовского в дом с засевшими там немцами, как разбегаются под огнем стреляющего танка в стремительной панике немецкие солдаты.
Трудный путь прошел оператор Лозовский с танковыми частями 3-го Белорусского фронта. Почти весь этот путь он прошел со знаменитым по Сталинградскому сражению 2-м Тацинским танковым корпусом, который под командованием генерал-лейтенанта танковых войск Бурдейнова Алексея Семеновича наносил сокрушительные удары по немцам и в смелых рейдах по тылам противника, дошел до границ нашей родины и первым ворвался в Восточную Пруссию. Еще не раз танк Т-34 с белой буквой «Л» на башне чинил свои подбитые противником гусеницы и помятые бока, проваливался в ледяную воду реки Лучосы, шел подбитый на буксире у медленного сердитого тягача в ПАРМ.
Суровой зимой 1944 года под Витебском операторский танк Лозовского участвовал в прорыве немецкой обороны. Ночью под прикрытием густого тумана наши танки подтягивались к исходному рубежу у самых передовых позиций немцев. Утром вдруг внезапно подул предательский ветер, и туман мгновенно рассеялся. Танки очутились перед немецкими батареями. Но смелая атака ошеломила немцев, и оборона была прорвана. Снаряд попал в гусеницу танка Лозовского. «Второй снаряд был наверняка мой, но идущий рядом танк загородил меня и принял удар на себя. Так или иначе, мне пришлось покинуть танк под обстрелом у передовых позиций немцев и, что самое досадное, как оказалось, осколок снаряда пробил броню моего аппарата и разбил его хрупкий механизм вдребезги. Естественно, погибла и снятая пленка...» – сокрушенно вспоминал Лозовский. Когда несколько часов спустя, вызвав по радио машину, Лозовский, оглушенный и взволнованный после неудачного для него боя, грязный, с седой щетиной на щеках, злой и раздосадованный, ехал на базу, он встретил на пустынной фронтовой дороге начальника киногруппы Александра Ивановича Медведкина. В ответ на утешение Лозовский долго ругался, проклинал свою неблагородную профессию «танкового оператора» и клялся, что он теперь безвозвратно уходит в пехотную или авиацию.
Когда через три дня Медведкин вернулся на базу и увидел чисто выбритого и отоспавшегося повеселевшего Лозовского, он тут же, не спрашивая ничего, стал с ним вместе составлять телеграмму в Москву с просьбой выслать новый аппарат Лозовскому взамен «окончательно выбывшего из строя», потом Лозовский с досадой и смущением вспоминал все «непозволительные слова», которые он сгоряча позволил себе сказать после своего очередного «провала».
Вскоре новый аппарат для Лозовского был получен и установлен на танке.
Находясь в рейде с танковой бригадой Героя Советского Союза Олега Александровича Лосика, он снял бой на подступах к Минску и с танками бригады одним из первых вошел в свой родной город. Было пять часов утра ясного солнечного летнего дня, когда первые танки, грохоча гусеницами по мостовой пустынной улицы, вошли в город. Как только давно ожидавшим этого счастливого часа освобождения жителям каким-то образом стало известно, что в город вошли советские танки, улицы мгновенно заполнились ликующей массой народа с букетами цветов. «Если я в этот день снял бы не в фокусе, мне, да и любому другому было бы простительно. Так, наверно, я давно не волновался...» – вспоминал Лозовский эту трогательную встречу освобожденных из-под немецкого ига советских людей со своей армией-освободительницей.
Лозовский, снимая батальные эпизоды, никогда не забывал свой основной объект – людей. Ценность этих его съемок, как и съемок всех других военных операторов, заключалась в том, что они снимали людей непосредственно в обстановке боя; во время подготовки к операции или в момент, когда танк, уйдя с поля боя на несколько минут, заправляется горючим и боеприпасами. Когда раненый, которого перевязывают, разгоряченно рассказывает о прошедшем бое. Именно такой метод съемки «мирных» эпизодов с людьми делает их прекрасными, естественными и незабываемыми.
Особенно интересны были съемки Лозовского и его товарищей некоторых танкистов на протяжении подчас довольно большого времени – эта съемка методом «кинонаблюдения» давала документы потрясающей силы. Так была снята короткая, полная драматизма своеобразная документальная киноповесть о замечательной патриотке танкистке Марии Октябрьской. Жена полкового комиссара Октябрьского, комиссара одной из дивизий, погибшего в боях с немецкими оккупантами, она променяла свое сугубо мирное ремесло искусной кружевницы на суровую службу. Она стала командиром танка, который купила на свои сбережения – средства, полученные от продажи своих замечательных уникальных работ – кружев, удостоенных высоких премий на выставках в Советском Союзе и в столицах Европы.
Лозовский, Эльберт и другие операторы смогли снять ее учебу в запасном полку, ее первый выход в боевую операцию. Октябрьская была не только командиром для юных членов своего боевого экипажа, она как бы заменяла им мать. Она была тяжело ранена в бою под Витебском. Командование фронта помогло операторам разыскать ее в одном из полевых госпиталей, и там было снято вручение ей ордена Отечественной войны I степени. Похороны Героя Советского Союза Марии Октябрьской в Смоленске снимал оператор Эльберт, закончив, таким образом, эту маленькую героическую повесть об отважной русской патриотке. Еще долго ее танк «Боевая подруга» с осиротевшим экипажем ходил в резерве штаба бригады, а фронтовому биографу Октябрьской Ефиму Лозовскому еще довелось снимать наступление на Восточную Пруссию с ее танка.
Где-то под Оршей снимал Лозовский отважного юношу – танкиста Александра Космодемьянского. Это было время передышки и Космодемьянский жил в блиндаже, крышей которому служил его танк. Навстречу из блиндажа к оператору вышел юноша в форме офицера-танкиста. Он отрекомендовался: «Младший лейтенант Космодемьянский?». Это был задумчивый миловидный юноша, удивительно похожий на свою сестру не только внешностью, но и горячим патриотизмом и неукротимой ненавистью к врагам своей родины. Лозовскому и оператору Панову приходилось снимать его на подступах к Восточной Пруссии, когда командир тяжелого самоходного орудия лейтенант Космодемьянский стоял со своими боевыми товарищами на исходных позициях у границ этого осиного гнезда фашизма. Как раз на том участке, где, ожидая часа возмездия, обремененная тысячами совершенных преступлений, закопавшаяся в землю расположилась часть, казнившая его сестру Зою Космодемьянскую.
В дни прорыва в Восточную Пруссию удалось Лозовскому снять в боевом порядке среди первых, прорвавшихся на землю врага танков, и боевую машину Космодемьянского. «Когда первые наши штурмовые отряды ворвались в Кенигсберг и я, сидя в открытом люке своего танка, проезжал по одной из площадей города, увидел несколько танкистов, роющих на площади могилу. Грому салюта над могилой достойного брата отважной Зои вторило могучее эхо канонады советских пушек, разносящих в прах последний оплот фашистов в Пруссии.
Почти не снимали, несмотря на неоднократные напоминания и приказания, операторы моменты своей работы, своего быта, а это, естественно, могло быть очень интересным не только для историков кино, но и для широкого зрителя.
Весенние сумерки. Развилки дорог. В небольшом лесочке, в десятке шагов от дороги три танка и две автомашины, замаскированные ветками. Худощавый капитан с бледным лицом, рассеченным багровым шрамом – оператор Анатолий Крылов. Рядом с ним высокий, чуть сутулящийся, с маленькими живыми веселыми глазами начальник группы Александр Медведкин и в потертом кожаном пальто седой как лунь, но с молодыми, чуть печальными черными глазами оператор Ефим Лозовский. Они встретились на этой далекой фронтовой дороге и решили поговорить, узнать друг у друга новости и заночевать вместе до утра. Пока идет оживленный разговор, рассказы о снятых и неснятых эпизодах, о бомбежках, и о качестве пленки, о секретах и хитрости нового аппарата, об автомашинах и многом другом, о чем разговаривают обычно встретившиеся фронтовые операторы, их шоферы, преобразившись в поваров, готовят по случаю встречи праздничный ужин. Грузный, добродушный и всегда невозмутимый Андреев – шофер Лозовского ловко орудует на маленькой печке в «жилой кабине» своей машины. По оборудованию, убранству и порядку в кабине можно, пожалуй, судить о характере оператора и о хозяйственных способностях его верного друга шофера. В кабине Лозовского две друг против друга расположенных койки, под которыми в ящиках хранятся запасы пленки, горючего и съестного. Вуглу приспособление для небольшой походной лаборатории, для проявки проб и маленькая печка. На окнах темные занавески, над столом яркая электрическая лампа, дающая свет от батарей. Над приемником портрет Сталина. Задняя дверь и три ступеньки служат сейчас крыльцом этого походного домика. Камуфлированный кузов в многочисленных заплатках. Это следы осколков и пуль. Сейчас машины стоят «крыльцо к крыльцу» и стряпающие шоферы обмениваются впечатлениями. «Мой капитан, сам знаешь!..» «А мой тоже, уже не хочет, видите, в санчасть сходить, а рана-то не зажила, а я за ним ходи, я ему и за шофера, и за повара, и за няньку», – незлобно ворчит пожилой сержант – шофер Крылова. Они любят своих «капитанов», гордятся ими и подчас действительно ухаживают за ними как няньки. Это большая боевая дружба советских людей и, действительно, от хорошего шофера очень часто зависит успех съемки, в особенности если съемка боевая.
У танка Лозовского, обшарпанного, с помятой броней и ярко-белой буквой «Л» на башне, сидят Крылов, Медведкин, Лозовский и два лейтенанта, командиры танков, следующих с Лазовским в штаб корпуса.
– Не могу себе простить, – волнуется Лозовский. – На минуточку отстал от нас и пропустил такой материал. Ну-ка, расскажи, лейтенант, Александру Ивановичу про вчерашнюю операцию...
Лейтенант – командир танка, которого Лозовский знает уже не первый год, «коренной тацинский офицер», несколько смущаясь незнакомых ему Крылова и Медведкина, рассказал трогательную историю о встрече своего танкового взвода с тремястами угнанными в неволю советскими девушками.
В концлагере около небольшого железнодорожного полустанка Н., под наблюдением эсэсовцев, в нечеловеческих условиях работали триста советских девушек. Однажды ранним весенним утром они услышали далекие пушечные выстрелы, доносящиеся с востока. Среди немецкой охраны царило беспокойство. Измученные узницы воспряли духом, на их исхудалых бледных лицах впервые за многие месяцы появились улыбки, но вскоре беспокойство охватило их. Они знали своих охранников и чувствовали, что им живыми из лагеря не выйти. Вскоре к грузовой платформе лагеря был подан товарный состав. Перепуганные и озлобленные немцы силой вталкивали в наглухо закрытые вагоны девушек. Их как «ценное имущество» – рабочую силу решили увезти в Германию. Отчаяние девушек дошло до предела. Гром канонады быстро приближался, и они чувствовали, что через час-два здесь будут их освободители. Тогда одна из девушек незаметно на мгновение вырвалась из колонны, которую немцы гнали к вагонам, куском угля написала на стенке пакгауза «Спасите! Нас угоняют в Германию!» Еще две девушки выбежали из строя и торопливо куском кирпича написали: «Мы слышим выстрелы ваших пушек!». «Дорогие, милые, спасите нас!». Избивая прикладами и нагайками, последних девушек втолкнули в вагоны и наглухо закрыли двери. На паровозе и площадках сидели вооруженные автоматами и пулеметами охранники. Поезд двинулся на Запад. Через полчаса после того, как первые советские танки ворвались на полустанок и очистили его от немцев и пришло основное ядро батальона, к командиру батальона, разминавшему у своего танка затекшие ноги, подбежали несколько танкистов и стали, перебивая друг друга, все вместе докладывать о надписях на стенах пакгауза. Они просили разрешения догнать поезд и освободить девушек. Они проверили по карте краткий путь для танков, рассчитали возможность перехвата поезда. Они буквально умоляли командира разрешить хотя бы трем танкам выйти наперерез поезду. Майор напомнил им, что их задачей было захватить полустанок и ждать прибытия основных сил, что у них не хватает горючего, что впереди могут находиться значительные силы противника. Но танкисты продолжали настаивать на своем, и он разрешил им этот смелый рейд. Три танка на предельной скорости помчались по полю через пролески, наперерез уходящему эшелону. В баки их танков слили все остатки горючего их товарищи, собрали со всех экипажей снаряды для боекомплекта. С особой заботливостью наставляли их, давая им советы и высказывая пожелания успеха. Когда из-за холма наперерез идущему на все парах эшелону выскочили три советских танка, немец-машинист с перепугу затормозил и в ту же секунду три снаряда врезались в стены паровоза и к небу взметнулось огромное белое облако пара. Беспорядочная стрельба конвоиров вскоре замолкла в грохоте танковых пушек и пулеметов. Когда, стоя на башне танка, подошедшего вплотную к составу, танкисты сбивали замки с дверей вагонов и выпускали потерявших дар речи девушек, третий танк как одержимый носился по полю, за обезумевшими от страха эсэсовцами, творя возмездие за кровь и слезы, которые они принесли. Никто из танкистов не смог рассказать, что происходило дальше. Девушки плакали, смеялись, обнимали своих освободителей.
– ...Вот какие случаи бывают, – сказал механик-водитель танка. – Понятно, нам ведь всюду не успеть, и так вы носитесь с одного участка на другой без передышки.
Парадный ужин удался на славу, и еще долго сидели вокруг накрытой на траве плащ-палатки старые друзья-танкисты Тацинского корпуса Лозовский, Медведкин и Крылов. На небе зажглись первые звезды, и знакомый голос московского диктора спокойно и торжественно рассказывал о последних событиях. Этот голос заглушал обычные звуки наступающей фронтовой ночи с гудящими высоко в небе, идущими своими незримыми путями в тыл к немцам бомбардировщиками, с далекой глухой канонадой, которая в этот тихий вечер казалась первым весенним громом...
Наконец час возмездия настал. Наши войска, прорвав сильно укрепленную оборону немцев, ворвались в Пруссию. Лозовский был в эти дни со «своим» 2-м Тацинским танковым корпусом. Это они прорвались на сорок километров в Пруссию и дошли до Гумбиннена, отражая контратаки передовых частей двух эсэсовских армий, брошенных сюда для восстановления положения.
Съемка штурма Кенигсберга – этой мощной крепости, окруженной кольцом современных фортов, с гарнизоном более чем 300 тысяч человек, была последней, заключительной съемкой заслуженного коллектива киногруппы 3-го Белорусского фронта. Основная часть этой уникальной группы пришла сюда долгим и трудным путем из Подмосковья.
Ефим Давыдович Лозовский был награжден орденами Красной Звезды, Красного Знамени, орденом Отечественной войны II степени, двумя орденами «Знак Почета», медалями.
Снимал Нюрнбергский процесс, Кенигсберг, Берлин.
После войны работал на студии документальных фильмов. Снимал дрейфующую станцию СП-4, китобойную флотилию «Алеут», Олимпийские игры в Мельбурне и многое другое. Первым начал съемки Дубненского центра ядерных исследований, где получил дозу облучения. Его не стало 3 февраля 1975 года. Ему было 70 лет.
КОКАРЕВА ЛАРИСА ЕФИМОВНА, ДОЧЬ,
ЛАГУН ГАЛИНА НИКОЛАЕВНА, СНОХА
