Тушев Трофим Степанович
Родился в 1916 году в селе Домачи
Рязанской губернии Астаповского уезда

Мой отец – Тушев Трофим Степанович, родился в 1916 году в селе Домачи Рязанской губернии Астаповского уезда, (Липецкая область), Лев-Толстовского района. Отец прошел всю войну. У нас в семье сохранились его записи, можно сказать – автобиография нашего Героя.

АВТОБИОГРАФИЯ ОТЦА

«В 1934 году меня послали в железнодорожное ФЗУ станции Лев Толстой (бывшая станция Астапово). После его окончания в 1935 году нас, человек сорок, по разнарядке привезли в Московское вагонное депо станции Москва-Павелецкая, тогда Московско-Донбасской железной дороги, где я проработал сорок четыре года (до 1979 года), минус семь лет армии и войны. Работал сначала слесарем-автоматчиком, потом осмотрщиком вагонов и перед армией был назначен сменным мастером по подготовке пассажирских поездов в рейс.
Осенью 1937 года меня призвали в Красную Армию. Привезли нас в город Минск. Служил рядовым в полковой батарее 76мм на конной тяге, в 4-м стрелковом полку наводчиком. В1939 году должен был демобилизоваться, но неспокойно стало в Европе, и в связи со сложной обстановкой нам добавили еще один год службы. А тут Германия оккупировала Чехословакию, нас выдвинули на границу с Польшей. Наше правительство просило польское правительство, чтобы оно разрешило пройти нашим войскам через ее территорию и оказать помощь Чехословакии, но Польша не разрешила.
1 сентября 1939 года Германия напала на Польшу, тут и наше правительство решило подать руку помощи западным белорусам и украинцам, и мы перешли границу. Наш полк был в Вильно, Барановичах, Лиде, Белостоке, Августове и остановился в крепости Осовец на зимовку. В конце ноября 1939 года вызвали нас в штаб полка, построили на железнодорожной станции, там был сформирован эшелон на Ленинград. В этот эшелон был погружен 160-й отдельный батальон связи, и я стал радистом. Всю дорогу я тренировался на радио и штудировал «морзянку». Ехали долго, в эшелоне сказали, что началась война с белофиннами. Приехали мы в Ленинград ночью, шли по улицам, света нет, город затемнен. Перевезли нас в Сестрорецк под Ленинградом на границу с Финляндией.
А в конце декабря наш батальон вступил в бой. Радисты держали связь, продвигаясь по берегу Финского залива, по Карельскому перешейку. Брали города Ино, Тереоки, остров Койвисто, а также город Выборг. Продвинулись на 18 километров западнее Выборга. 13 марта 1940 года был заключен мир с Финляндией. До конца мая мы стояли на границе с Финляндией за Выборгом.
В 1940 году в начале июня нас привезли на границу с Латвией. 4 июня перешли границу Литвы, войск было немного, сопротивления нам не было никакого. В нашем 160-м отдельном батальоне связи автомашин было больше, чем солдат, и вот машины в одну сторону, а солдаты в другую. Создавалась видимость, что у нас много войск. И так мы пешком по 50–60 километров за сутки прошли чуть не все города и городки, а также и хутора. Постройки в хуторах большинство старые деревянные, ничем от наших не отличались. В городах нас принимал народ бурно с красными флагами. А когда мы проходили какой-либо небольшой город и очень рано утром, на улицах было тихо и пусто, а из некоторых окон жители показывали нам красные флаги. То ли они не успели выйти на улицу, то ли кого-то боялись. В это время младшему командному составу стали присваивать сержантские звания, и мне присвоили звание старшего сержанта. В ноябре 1940 года меня демобилизовали.
Прибыл я опять в депо Москва-Павелецкая, работал сменным мастером по подготовке пассажирских поездов в рейс до 21 сентября 1941 года.
В 1941 году 22 июня Гитлер напал на Советский Союз. Я мог и не быть на этой войне, потому что железнодорожников почти не брали на фронт. Мне же принесли повестку в воскресение. Бронь была на нас в отделе кадров, где у нас был военный отдел. Но я сразу же, в воскресение, пошел в военкомат, и меня привезли в школу на Переяславскую улицу. А когда начальник узнал, что сменный мастер не вышел на работу, и начал меня искать, то уже было поздно, я уже ехал в эшелоне в сторону города Горького (сейчас Нижний Новгород). Нас очень удивляло, почему нас везут не на фронт, а в тыл?
Довезли до станции Ильино Горьковской дороги, в Гороховецкие лагеря, там, рядом с озером Ильино в кустах и ельниках мы увидели громадные гаубицы на гусеничном ходу и большие тягачи «Ворошиловцы», тоже на гусеничном ходу с закрытыми брезентом кузовами. Это был 110-й Гаубичный артиллерийский полк большой мощности имени Ворошилова, только что прибывший из Вилейки, с Западного фронта. Он отступал с боями и потерял процентов тридцать личного состава. Командовал полком Вотинов Африкан Иванович. В полку было четыре дивизиона, по три батареи в каждом, и хозвзвод. В каждой батарее два взвода, по одной гаубице в каждом взводе. Меня зачислили радистом в отделение радио. Радистов было от двенадцати до пятнадцати человек с командным отделением включительно.
До октября 1942 года полк являлся как бы школой, месяца два-три поучат солдат и командиров и из дивизиона формируют артиллерийский полк, пополняют гаубицами, тягой и всем необходимым – и на фронт. С таким полком и убыл на фронт комдив Вотинов. Остались два дивизиона 1-й и 2-й, осталось и название – имени Ворошилова. Командовать прислали комполка Багманова и комиссара Бачина. Оба в летах, пожилые, видимо, были в отставке, или, как принято у военных, в запасе. В начале октября нас отправили в Воронеж, выгрузили в Поворино.
И мы включились в Сталинградскую битву. Сначала на Донском фронте, потом то в одной, то в другой армии. Был награжден медалями «За отвагу» и «За оборону Сталинграда». 2 февраля 1943 года закончились сражения под Сталинградом. Паулюс капитулировал. Все армии стали перевозить по другим фронтам. Наш полк переименовали в 20-ю гвардейскую гаубичную артиллерийскую РГК имени Ворошилова большой мощности бригаду, а в мае 1943 года привезли на станцию Голутвин под Рязанью и соединили с 2-дивизионным полком такой же мощности, прибывшим из-под Саранска. Пока шла битва с фашистами под Курском, Белгородом и Орлом, наша бригада отрабатывала взаимодействие с двумя влившимися дивизионами, а также пополняла потери под Сталинградом.
В июне 1943 года нас погрузили в эшелон и отправили на станцию Миллерово. Своим ходом мы прибыли и заняли позиции напротив деревни Дмитровка, которую занимали немцы на правом берегу реки Миус. А мы окопались на левом. Тут были сосредоточены две наши армии, если не ошибаюсь 2-я и 5-я. В конце июня или в начале июля одной из армий высшим командованием была поставлена задача: форсировать реку Миус километров на 10–15 и окопаться. Была поставлена задача оттянуть немецкие войска на себя от города Харькова, в это время наши войска вели тяжелые бои за этот город.
Часа в четыре утра мы с боем форсировали Миус, взяли деревню Дмитровка и продвинулись за деревню километров на десять по кукурузному полю и остановились. Наш комбат выбрал НП немного южнее деревни в конце балки, заросшей дубняком. Между тремя дубами и небольшими кустами я вырыл яму и установил коротковолновую радиостанцию. Комбат А. Кухновец, в то время еще старший лейтенант, расположился в десяти метрах в маленьком блиндаже с разведчиками и связистами. Немцы отступили, и воцарилась тишина, вечером перепела поют, днем жаворонки. Так продолжалось дня три-четыре. Мне приказали связаться с батареями, одна гаубица стояла в деревне, другая сзади нас километрах в трех, со штабом дивизиона, а также с 4-й и 6-й батареями. И команда – молчать, всякие разговоры в затишье с другими радиостанциями дивизиона нам запрещали. Комбат связь держал только по проволочной связи. На третий или четвертый день разведчики засекли впереди нас у немцев в кукурузе несколько танков. А также в воздухе начали кружить самолеты-разведчики, так называемые «рамы». На четвертый день немцы рано на рассвете пошли на наши позиции в атаку. Мы были метров на триста сзади пехоты у штаба пехотного полка, впереди нас было несколько наших танков. Когда фашисты обрушили на нас артиллерийский огонь и налетела вражеская авиация, то наши встретили их таким же огнем и таким же количеством авиации, так как мы были готовы к бою. И земля заходила ходуном. Я был в наушниках, а в них разрывы снарядов, а также гул моторов самолетов слабо слышны. Но как земля трясется от снарядов, я чувствовал. Посмотрю вверх, а из самолетов сыпятся бомбы, как горох из решета. Проводная связь начала рваться от снарядов, и комбат перешел на радиосвязь. Я в это время был командиром отделения радио, и Кухновец, когда шел на передовую стреляющим, то брал и меня с собой. Бой шел страшный, до захода солнца. Смотрю, комбат треплет меня рукой по голове, так как я его слов не слышу, когда наушники на голове. И говорит, мы отступаем за Миус, свертывай радиостанцию и бегом по балке. Я встал, снял наушники, кругом тихо, только горят танки, машины, разбитые орудия, но немцев нигде нет. Наши не отступили ни на шаг. Когда я поднялся изо рва, а ров мой был еще досками накрыт, то увидел: дубов-то нет, все три иссечены осколками и антенна лежит на одном пеньке, не повреждена. Большая часть ее лежит на земле, и связь была хорошая. Когда мы с радистом прибыли к реке Миус, то ни одной переправы в районе Дмитровки не было (все разбиты авиацией), и мы смастерили плот из бревен. Стемнело. Налетели немецкие и наши ночные бомбардировщики-«кукурузники». Но мы все же переправились через реку на запад.
Когда наши войска взяли Харьков, утром разнеслась команда – занять старые позиции за Дмитровкой и двигаться в наступление на Донбасс. К концу июля, кажется, Донбасс был освобожден от гитлеровцев. Мы прошли по городу Сталино. Иостановили нас немцы на реке Молочная перед Мелитополем. Немцы применили новый прием бомбардировок наших позиций. Внезапно из-под лесных посадок или из-под бугра, или небольшой горы, выскакивает двухмоторный бомбардировщик на бреющем полете и поливает из пушки и пулемета, а также сыплет мелкие бомбы, как гранаты. И вот почти рядом с нами один стервятник, как мы их звали, задевает крылом высокий берег реки Молочная и вдребезги разбивается, остатки самолета полетели в реку. Я тогда нашел в обломках надувной резиновый матрас и до конца войны на нем спал в затишье от боев, у нас таких матрасов еще не было.
Прорвав оборону немцев, в августе или сентябре, мы вышли к Перекопу в Крыму. Но в Крым с ходу пробраться не удалось. Немцы южнее Запорожья перешли в контратаку и отрезали нас на Перекопе от наших основных частей. Так как наших частей в Мелитополе и в Донбассе было много, то наши контрударом отрезали немецкую группировку от Днепра и создали угрозу окружения. Нам объявили, что немцы много танков, машин и своего вооружения побросали в Днепр, чтобы не досталось нам, а сами кто как мог переправлялись через Днепр. Много их было убито и потоплено. Всю зиму у нас с немцами шли перестрелки. Прорвать на Перекопе фронт не удавалось.
В конце марта наши части форсировали Сиваш и заняли плацдарм севернее Джанкоя в районе какого-то озера, кажется Айгульское. Это озеро отделено от Сиваша узкой полосой суши, и южный его берег занимали немцы. Ночью в конце марта соорудили из сосновых бревен мост через Сиваш, и наш 2-й дивизион, под командованием майора Горохова, переправился по этому мосту на малую землю. От наших гаубиц и тракторов мост ходуном ходил, трясся, вот-вот развалится, но все обошлось благополучно. Немецкая авиация начала нас сильно бомбить, как узнали о наших частях на крымской земле. Тут уже много скопилось пехоты и мелкой артиллерии из 51-й армии.
Как-то в начале апреля налетели немецкие бомбардировщики и осколком бомбы перебили ногу выше колена майору Горохову, и он умер у нас на глазах. Командиром 2-го дивизиона был назначен Нечаев из политотдела бригады. (С ним мы и закончили войну, и участвовали в Параде Победы 24 июня 1945 года.)
8 апреля после сильнейшей снежной пурги перешли в наступление, пехота и мы форсировали Айгульское озеро с помощью саперов на резиновых или брезентовых лодках, а техника после артподготовки и бомбового удара двинулась через небольшой перешеек между Сивашом и этим озером. Немцы отчаянно сопротивлялись. Особенно много самоходных орудий «Фердинанд» било по нашим танкам на перешейке. А переправу в озере обстреливали истребители-мессершмитты. Много наших пехотинцев было убито, и они плавали на непотопляемых кругах вместе с автоматами. Но мы быстро обратили немцев в бегство, и до Симферополя мы их гнали почти без боя. С нами вместе прорвали оборону и на Перекопе, где участвовали основные силы нашей бригады. Симферополь и Бахчисарай были быстро взяты. Я помню, как стоял рядом с фонтаном, который воспел Пушкин: «Как из слез затворницы образовался ручей, потом речушка, а потом поток. Расстелен круглый ковер, где у Хана от 300 жен играли дети».
Потом в одну ночь опустели татарские деревни, мы спрашивали, что случилось, куда делись люди, нам сказали, что Сталин за предательство выселил всех. Крымские татары в разговоре с нами, особенно молодежь, восхваляли Гитлера. Они устраивали с немцами разные спортивные соревнования. Видимо, немцы им создали благоприятные условия. Но со стороны Сталина была и несправедливость. Он выселил и те татарские семьи, сыновья и мужья в которых были в рядах Красной Армии и много имели наград за боевые заслуги.
В Крыму наша 20-я бригада сначала штурмовала горы, а потом и Севастополь. На Сапун-гору мы поднимались ночью, точно там же, где сейчас стоит диорама на Сапун-горе. Авиация немцев бомбила мелкими бомбами, и когда бомбы взрывались, то впечатление было такое, будто брызги от крупного дождя, только красные. Добрались мы до верха, стало рассветать, заняли наблюдательный пункт, так как гора была вся изрыта траншеями и воронками. Гаубицы стояли на противоположной стороне горы в виноградниках и били сначала по горе, а потом по равнине. Деревьев на этой равнине почти не было, на горе колючий кустарник разрезал руки, если его заденешь. Немцы на равнине не выдержали и отступили в Севастополь. Но и мы пошли на Севастополь, чтобы не отставать от немцев. Нам навстречу возвращались с бомбежки передовых позиций семь штурмовиков Ил-2, и один летчик, видимо, не сбросил одну бомбу, а отставать от группы не хотел, снизился так низко и сбросил ее в наше расположение, где мы шли, но, к счастью, она не разорвалась. После короткого боя на окраине мы заняли Малахов курган, там стояли стационарные недействующие огромные артиллерийские орудия, а также железобетонные укрытия. Мы заняли их, стреляли сначала по указанию командира пехотной дивизии, а потом наш комбриг Багманов дал указания вести обстрел уходящих кораблей из Северной бухты. 8 мая мы сменили позицию и заняли наблюдательный пункт на правом берегу Северной бухты. Там 9 мая 1944 года закончили освобождение Крыма и Севастополя. Нашей бригаде присвоили наименование Севастопольской, наградили орденом Суворова II степени. Командира батареи наградили орденом Богдана Хмельницкого. Меня представили к ордену Красной Звезды, но мне дали медаль «За боевые заслуги».
Из Севастополя нас перевезли в начале лета под Оршу, освобождать Белоруссию. Когда мы, радисты, оборудовали себе блиндаж, накрыли его в три наката бревнами и закопали землей, там можно было спать вчетвером. Еще наступление не начинали, день выдался жаркий, мы, три радиста и один разведчик, легли отдохнуть и уснули. Вдруг страшный взрыв, накаты все разлетелись, и нас засыпало землей, но мы оказались все живы, только разведчику поранило сильно руку. Хорошо, что с нами был бригадный врач, который и оказал первую помощь. В белорусских лесах и болотах я тяжело заболел малярией.
После Белоруссии нашу дивизию перекинули на Куршскую косу на Балтийском море. За взятие города Кенигсберга я был награжден орденом Красной Звезды и медалью «За взятие Кенигсберга».
Войну я закончил на границе с Польшей, где я ее и начинал. После войны я вернулся в вагонное депо станции Москва-Павелецкая. Окончив центральные технические курсы при МПС, какое-то время работал помощником начальника вагонного депо. В 1979 году отсюда же ушел на пенсию».
Отца не стало 13 сентября 2004 года.

ТУШЕВА ТАТЬЯНА ТРОФИМОВНА