Родился 20 июля 1921 года

I. Записки помкомвзвода

1941 год
Прожита жизнь тяжелейших
судьбоносных испытаний,
но какая счастливая судьба...

 

Родился я 20 июля 1921 года. После окончания десяти классов московской школы я поступил в Московский авиационный институт имени Серго Орджоникидзе, через три месяца, в ноябре 1939 года, меня призвали в РККА. Пять месяцев учебы в Киевской окружной школе авиаспециалистов – и в звании помкомвзвода с грамотой командующего Киевским военным округом был направлен обслуживать 46-й истребительный авиаполк 14-й авиадивизии в авиагарнизон города Дубно Ровенской области Западной Украины.
18 июня 1941 года комиссар авиадивизии в докладе, сделанном в нашем полку, подтвердил усиление угрозы вторжения Германии. Он сообщил, что, по утверждениям перебежчиков-немцев, наших разведчиков и посаженных на наши аэродромы немецких летчиков, война начнется через 10–15 дней. А согласно директиве: «Не провоцировать начала агрессии, не паниковать!» было запрещено усиливать противовоздушную оборону, наземную защиту аэродрома и личного состава, т.е. поставить зенитные орудия, скорострельные четырехствольные пулеметы, отрыть щели и укрытия. Такова была пресловутая «внезапность» нападения гитлеровской Германии на СССР, которой потом сталинское руководство оправдывало катастрофические последствия своей преступно недальновидной политики.

МАИ в начале 1950-х. У входа в учебно-административный корпус

Мне еще не было и двадцати лет – все впереди: учеба и радости. Была вера в «отца народов», в армию, которая «от тайги до Британских морей Красная Армия всей сильней», что воевать она будет только на чужой территории: и мощным ударом и малой кровью сразу разгромит вражеские войска. Все это казалось очевидным, ибо мы не прошли еще через войну, были молоды, верили всему, что нам говорили. Патриотизм охватил не только души наши, но и головы, хотя мы видели, что творится на самом деле и что пытались скрыть от народа. Нас убеждали, что командование грамотное, опытное и воевать есть чем – отличная техника.

Огонь войны

Окончание юности

Наступило 22 июня 1941 года, и в четыре часа утра юность моя закончилась. Заступая дежурить на полевом аэродроме накануне в субботу, я еще думал о том, как проведу воскресенье, где отдохну. В три часа ночи из штаба дивизии объявили тревогу по полку, а в четыре часа – о начале военных действий Германии против СССР. Ум, сознание еще не воспринимали, что война уже действительно началась. Но через несколько минут в этом пришлось убедиться воочию: над аэродромом появились вражеские самолеты. Завязался воздушный бой. Фашистам не удалось сбросить бомбы на аэродром. Наши летчики на устаревших, но еще боеспособных истребителях И-16, стремительно свалившись с высоты нескольких километров, угнали эту группу фашистских самолетов от аэродрома и, преследуя ее, сбили два самолета. Вскоре прибыли из города Дубно поднятые по тревоге летчики полка, ­которые были там в выходные дни. Полк в сборе. Через десять минут над аэродромом появилась новая группа Хейнкелей-111. Пока все происходило, как в кино, – страшный фильм, но действия в нем, казалось, лично меня не касались. Но вот все переменилось: группа из шести Хейнкелей-111 прижата к земле зашедшими им в хвост «Ишачками». Уже на малой высоте истребители отворачивают в сторону без стрельбы, полагая, что немцы идут на посадку. Но фашисты вдруг делают обманный разворот и на малой высоте летят на нашу стартовую полосу, а штаб аэродрома ничем не защищен. Еще секунды – и шестерка врага в дымке ясного раннего утра ощетинилась трассирующими пулеметными иглами, а из люков уже летят бомбы на стартовую полосу. Зрелище потрясающее и ужасное – на меня впервые стремительно летит смерть. Взрывы бомб на взлетной полосе. Я и еще человек десять стоим у штаба аэродрома (одноэтажного дома с засыпными стенами – типа барака), никаких укрытий. На каждого человека приходится несколько пулеметов врага: страшно – психологический и физический стресс. В последний момент я инстинктивно заскочил в ветхое здание. А рядом уже рвутся бомбы. К счастью, прямого попадания в этот угол дома нет, хотя дом разрушен. На удивление – я даже не ранен. Как только пролетели вражеские самолеты, сразу же выскакиваю из-под обломков дома и вижу ужасающую картину: убитые, раненые с оторванными конечностями, челюстью... Бойцы со вспоротыми осколками бомб животами, в шоке заправляющие выпавшие кишки... Половина группы мертва, здание рухнуло, кругом вся земля в воронках. А стервятники заходят на второй круг. Рядом ни кустика, бросаюсь на землю и притворяюсь мертвым. Град крупнокалиберных разрывных пуль обрушивается на живых и мертвых, рвутся рядом, но судьба меня милует, я целехонек... Кругом все горит, заволокло дымом, а когда самолеты врага улетели, осмотрелся... В живых из десятерых осталось трое. Кажется, мне здорово повезло. Через некоторое время узнаю, что из второй группы вражеских бомбардировщиков сбит еще один самолет.

Звено за звеном поднимались наши истребители в небо

Звено за звеном поднимались наши истребители и, согласно приказу, летели прикрывать Ровно и Луцк, где находились штабы войск. Храбро и результативно сражались наши летчики против фашистских стервятников, уничтожая их в воздухе. Прикрытие нашего аэродрома было ослаблено, и немцам удавалось постоянными налетами по шесть – восемь самолетов на время завоевывать инициативу в воздухе. В 4 часа 55 минут, возвращаясь с задания, командир звена, старший лейтенант Иван Иванович Иванов после боя прилетел на аэродром для заправки горючим и за боеприпасами как раз во время первого налета вражеских Хейнкель-111. Боеприпасы кончились, горючее на исходе, но Иванов догнал ведущего группы и лопастью винта своего И-16 отрубил хвост самолета Хейнкель-111. Это был первый таран в Великой Отечественной войне. Иванов был тяжело ранен, но сумел посадить самолет на фюзеляж у села Загорцы около города Дубно. Он скончался от ран в госпитале Дубно 23 июня и был похоронен там же. Летчику ИвановуИ.И, совершившему первый воздушный таран в первый день войны, 2 августа 1941 года было присвоено звание Героя Советского союза (посмертно). Родом И.И.Иванов из подмосковного Фрязино. В этом городе после войны славному воздушному асу соорудили памятник.
Выдающееся мастерство и героизм проявили наши летчики, сражаясь на истребителях Поликарпова И-15, И-16, И-153, скорость которых уступала скорости немецких бомбардировщиков и скорости их истребителей. В то время единственными преимуществами наших самолетов, воевавших еще в 1938 году в Испании, оставалась маневренность, и наши летчики использовали ее виртуозно, а также хорошее вооружение. Отчаянно и результативно сражались наши летчики с непрошеными гостями, это показало, как важны сила духа и желание защитить ­Родину. Наши летчики на своих самолетах смело вступали в бой и часто выходили победителями, сбивая фашистских стервятников, имевших в большинстве случаев численное преимущество.
В восемь часов утра первого дня войны меня сменили и дали возможность поесть. Сразу же после этого меня и других оставшихся в живых в составе двух рот бросили на уничтожение десанта, заброшенного врагом для захвата аэродрома. Около трех часов длился бой с сотней парашютистов врага, оказавших сильнейшее сопротивление, но уничтоженных нами, это было мое боевое крещение. Затем начались попытки восстановления взлетной полосы аэродрома, но полное господство врага в воздушном пространстве над аэродромом, установившееся к этому времени, не позволяло это сделать: уничтожалось все, что было сделано в предыдущий час. В пять часов вечера поступил приказ вернуться в авиагородок города Дубно. Отъезд из Млынова на автомашинах в Дубно под непрерывными бомбежками сопровождался потерями среди личного состава, обслуживающего полк, но боевой дух мы не потеряли. Если в Млынове мы и летчики весь день воевали, то, прибыв в Дубно, невольно погрузились в атмосферу тревожных, порой противоречивых слухов. Горели дома после бомбежки. Шла война, но сообщения о том, что происходит на фронтах, в стране, на сколько километров от границы продвинулись немцы, не поступали. Поскольку информации о положении на фронте не было, приходилось пользоваться доходившими до нас слухами.

Горели дома после бомбежки. Шла война...

Первые дни войны на Юго-Западном фронте

Отступление и бои на старой границе

В первый же день войны противник нащупал брешь в 50 километров на границе между пятой и шестой армиями Юго-Западного фронта возле города Сокаль и с ходу направил туда махину танковой группы генерала Эльвада фон Клейста и 6-ю армию в составе шести дивизий генерал-фельдмаршала Вальтера фон Рейхенау, механизированную и хорошо оснащенную.
То, что произошло 22 июня, не предусматривалось никакими планами, поэтому войска были захвачены врасплох в полном смысле этого слова. Потеря связи штаба округа с войсками усугубляла тяжесть положения.
Несколько сотен мощных новейших танков во главе с 11-й танковой ударной дивизией генерал-майора Людвига Крювеля рвались по направлению главного удара: Дубно – Новоград Волынский – Житомир – Киев.
В этот первый день сопротивление им могли оказать лишь две наши дивизии – 124-я и 87-я – мирного, малочисленного состава, которые находились в нескольких десятках километров от границы и походными колоннами направлялись навстречу немецким войскам, приняли бой с открытыми флангами и вскоре оказались в окружении.
Обеспечить оборону границы они не могли, так как было неоспоримое количественное и качественное преимущество немецких дивизий. Вражеская армада двинулась на восток к городу Дубно.
Поскольку мне пришлось встретить этот день на аэродроме в местечке Млыново, то коснусь событий в военно-воздушных силах армии, точнее в 46-м истребительном авиаполку 14-й авиадивизии.
В составе военно-воздушных сил Киевского особого военного округа на 22 июня 1941 года имелось самолетов-истребителей: МиГ-3 – 159 единиц, Як-2 – 64, И-16 – 450, И-153 – 493. Всего 1166 истребителей в армии и 173 истребителя в составе фронтовой группы. По количеству самолетов Юго-Западный фронт превосходил немецкие воздушные силы, но по летно-техническим характеристикам (скорости полета) заметно уступал.
14-я смешанная авиадивизия (174 истребителя, 213 бомбардировщиков) и 62-я бомбардировочная авиадивизия находились в подчинении командующего 5-й армией М.И.Потапова.
В 14-ю авиадивизию входил 46-й истребительный авиаполк, в котором я служил, дислоцировался он на аэродромах города Дубно и местечка Млыново.
С немецкой стороны нам противостоял 4-й воздушный флот, в составе которого действовали бомбардировщики 55-й бомбардировочной эскадры Хейнкель-111.
С четырех до пяти часов утра 22 июня 1941 года около четырехсот самолетов 5-го авиакорпуса немцев нанесли воздушный удар по двадцати четырем аэродромам КОВО, в основном дислоцирующихся вблизи границы. Из шести аэродромов
14-й авиадивизии подверглись бомбардировке пять, в том числе аэродромы Млыново и Дубно Хейнкели-111 бомбили в течение всего дня.
Летчики нашего полка отважно сражались целый день. По немецким данным, полком был нанесен большой урон 5-му авиакорпусу, особенно 55-й бомбардировочной эскадре во время бомбардировки аэродрома Млыново.
Полк являлся реальным препятствием на пути прорыва 11-й танковой дивизии генерала Крювеля на город Дубно. Это были звездные дни, вершина славы нашего 46-го истребительного авиаполка. Более двенадцати Хейнкелей-111 сбили летчики на самолетах И-16, И-153, уступавших по скорости, но не по маневренности немецким бомбардировщикам.

Летчики нашего полка отважно сражались целый день

На направлении главного мощного удара немцев Сокаль – Радзехов – Дубно находились три механизированных корпуса, и их силами было решено проводить контрудар против танковой группы Клейста. Севернее главного удара, в районе города Владимир-Волынский, находился уже вступивший в бой 22-й мехкорпус. Ближе к направлению прорыва немцев дислоцировался 8-й мехкорпус генерал-лейтенанта Д.И.Рябышева, частично оснащенный новыми танками КВ и Т-34, южнее направления прорыва – 15-й мехкорпус генерала И.И.Карпезо.
Эти корпуса перешли в наступление 24 июня. Типичная картина 1941 года – назначенные командованием рубежи наступления уже оказывались захваченными противником. Так завязалось крупнейшее танковое сражение начала войны, разгоревшееся в треугольнике: Владимир-Волынский, Радзехов, Дубно.
В этом сражении участвовало с обеих сторон свыше полутора тысяч танков.
Шестистам – семистам современным танкам четырех танковых дивизий генерала Клейста мы могли противопоставить лишь сто тридцать три танка Т-34 и КВ 22-го, 15-го и 8-го мехкорпусов. Весь остальной парк мехкорпусов состоял из старых, изношенных легких учебно-боевых машин типа Т-26 и БТ, значительная часть которых из-за технических неисправностей застряла по дороге к границе, не приняв участия в сражении. Части 8-го мехкорпуса во главе с комиссаром Н.К.Попелем не смогли прорваться к Дубно и были окружены. Потеряв всю тяжелую технику, они не остановили врага и перешли к партизанской войне в тылу у немцев. Командир мехкорпуса Д.И.Рябышев с остальной частью корпуса с трудом вышел из окружения, также потеряв тяжелую технику.
Порыв советских бойцов и командиров был так высок, что кое-где удалось потеснить врага. Фашистское командование бросило в бой значительные силы авиации. Летчики нашего 46-го ИАП активно действовали в воздушных боях над танковым сражением.
В танковом сражении в районе Броды – Дубно в сдерживании движения 11-й танковой дивизии генерала Крювеля на восток особую роль сыграли активные действия 14-й и 62-й авиадивизий ВВС фронта. Но у нас еще не было практического опыта организации взаимодействия различных родов войск. Немцы к середине дня 25 июня взяли город Дубно, а к вечеру – город Луцк.
Драма приграничного сражения Юго-Западного фронта закончилась, и 30июня для наших войск создались серьезные трудности на Житомирско-Киевском направлении, вследствие чего 5-я армия начала отход на рубежи старых укрепрайонов. Состояние старых укрепрайонов было плачевным, они не могли задержать неприятеля, так как были разоружены и лишены личного состава.
Укрепрайоны брали специальные штурмовые группы немцев с огнеметами, ручными гранатометами и пулеметами. Они подкрадывались к ДОТам, забрасывали их гранатами и выжигали огнеметами оборонявшихся там красноармейцев. Укреп­районы были преодолены за два-три дня. Части армии отходили от рубежа к рубежу, применяя метод «подвижной обороны», контролируя дорогу на Житомир на протяжении боев под Новоград-Волынским. Большие трудности выпали на долю левофланговых соединений армии, находившихся под ударами острия немецкого танкового клина, когда началось наступление немецких танковых дивизий и вырвавшейся вперед на Житомир – Бердичев 1-й танковой дивизии генерала Крювеля. Наша 5-я армия генерала М.И.Потапова, преодолев последствия внезапного нападения, вела активные боевые действия с прорвавшимся противником, но была вынуждена отходить, под мощными ударами немецких танковых частей – ей нечего было противопоставить этой силе.
Посмотрим теперь, как выглядели описанные уже и последовавшие военные действия с точки зрения противника, а именно – командования группы гитлеровских войск (командующий генерал-фельдмаршал Герд фон Рунштедт), действовавших на Украине, которой придерживается цитируемый ниже немецкий генерал А.Филиппи.
«Нельзя игнорировать тот факт, что на северном фланге стали вырисовываться уже довольно серьезные угрозы... русские наносили свои удары крупными силами, нередко даже при поддержке танков. Яростно атаковали они немецкие боевые порядки пехотой на автомашинах, не считаясь при этом с большими потерями.
Если же они сами подвергались нападению, то умело отходили, не принимая боя. В целом русские показали себя стойким противником, отличающимся упорством, владеющим всеми приемами маскировки и военной хитрости, умеющим немедленно использовать любую благоприятную возможность... Бои в лесисто-болотистой Припятской области были тяжелыми и кровопролитными... В результате отвлекались от выполнения непосредственных задач и застревали в Припятской области гораздо более крупные силы, чем можно было допустить в соответствии с оперативным планом. К тому же возникал вопрос, удастся ли вообще навязать решительное сражение русским войскам, ведущим маневренные бои в Припятской области. Ибо в отличие от своих соседей 5-я армия противника действовала тактически весьма умело и в оперативном отношении грамотно...»
Надеюсь, что читатель получил известное удовлетворение от вольных и невольных признаний врага, который не может не отдать должное храбрости, стойкости и мастерству наших бойцов и командиров.

Русские наносили свои удары крупными силами, нередко при поддержке танков

Наших пехотных частей в Дубно не было. С надеждой ждали мы все подхода восьмого механизированного корпуса для защиты города и основной магистрали на восток, проходившей по линии Дубно – Ровно – Новоград-Волынский – Киев, но напрасно... Была предпринята попытка создать оборону Дубно имеющимися силами и штабом обороны. Меня направили от нашего батальона аэродромного обеспечения (БАО) связным в штаб. Участились случаи провокационных действий немецких шпионов в нашем тылу. Немецкие части еще не подошли к нашему авиагородку, а снаряды начали разрываться на его территории. Выяснилось, что на подступах к Дубно бронепоезд, посланный нам в подкрепление, был остановлен на железнодорожном пути человеком в форме капитана государственной безопасности, который предъявил документ и заявил, что авиагородок занят немцами, прорвавшимися туда сегодня, и ему приказано передать устно указание об уничтожении авиагородка и имеющейся там техники. Без проверки бронепоезд открыл огонь. Полегла часть стрелковой роты, пока удалось прорваться к бронепоезду и сообщить правду. Такой дорогой ценой шпион был разоблачен: у него были найдены зашитые в шинели офицерские документы немецкой разведки. Его тут же расстреляли.
В штабе стало известно, что немцы обошли Дубно и перерезали единственную магистраль на Ровно, а наша часть, не получив пподкрепления, перебазировалась в Новоград-Волынский. Предстояло прорываться из окружения колонной из трех трехосных автомашин, взятых из неприкосновенного запаса, с установленными на них стационарными зенитными установками счетверенных пулеметов типа Максим. Комиссар БАО Каханов с этими последними машинами забрал 24 июня 1941 года и меня. В это время отдельные немецкие танки, перерезав магистраль, двигаться дальше не могли, так как у них кончилось горючее. Немцы организовали вдоль дороги мощные огневые опорные пункты, врыли танки в землю, вырыли блиндажи на возвышенных местах в нескольких десятках метров от дороги с хорошим обзором. Боекомплект у них был полный. Машина, на которой находился я, шла второй. Комиссар поставил меня к счетверенной пулеметной установке, установленной на тумбе в рост человека, чтобы вести огонь для подавления немецких орудий и пулеметов, снятых с танков. Стоять открыто во весь рост под их огнем было довольно опасно. Но некогда было думать и рассуждать, убьют тебя или нет: только бы подавить огонь врага и проскочить! Огневая мощь у нас на трех машинах была солидная – двенадцать пулеметов. Двигаясь на максимальной скорости, по команде открыли ураганный огонь из всех установок. Немцы нас заметили и сразу же открыли огонь из пушки. Первый выстрел издалека – мимо. Вторым выстрелом в мотор немцы подожгли впереди идущую машину. Мощный огонь пулеметов с наших машин по немецкой пушке и пулеметам не дал возможности немцам подбить другие машины, и мы проскочили. Потеряли одну машину, двух бойцов, а одного раненого вытащили по кювету. Въезжая в город Ровно, взглянули на небо и увидели армаду фашистских бомбардировщиков, приближающихся к окраине города. Эта была первая, ужасная бомбежка города Ровно. Снизившись, немецкие самолеты гонялись даже за одиночными машинами и обстреливали нас. Мы отбивались, как могли. Наконец, вырвались на магистраль к городу Новоград-Волынскому, и встретили на ней сотни танков девятого танкового корпуса К.К.Рокоссовского, а также тяжелую артиллерию, двигавшихся навстречу.
Эти бои на неделю задержали продвижение врага, но поставленную задачу, отбить у немцев г. Дубно, выполнить не удалось.
Поскольку шоссе из Ровно на Новоград-Волынский было забито полностью танками корпуса К. К. Рокоссовского, наши машины направили в город Шепетовку. По пути мы опять попали под бомбежку немецких Хейнкелей-111. Город горел, все заволокло дымом – дышать было тяжело.
Приехав в Новоград-Волынский, мы сразу же, под непрерывными бомбежками, приступили к обслуживанию аэродрома авиаполка, оставшегося от всей нашей авиадивизии, в том числе нескольких новых истребителей. К сожалению, ни подвижной метеостанции, ни своего начальника В.Т.Хлусовича, я не нашел. Куда он исчез, никто не знал. С этого времени я стал выполнять непосредственно поручения командира БАО. Аэродром подвергался ожесточенным бомбардировкам. В целях безопасности нам пришлось срочно осваивать науку прогнозирования траектории падения бомб, сбрасываемых немецкими самолетами. Необходимо было точно определять места падения бомб. Ошибка в расчете и ослабление внимания могли стоить жизни. Так, во время налета большой группы бомбардировщиков Ю-88, мы с приятелем рассчитали, что для нас будет перелет бомб, но не заметили, что меньшая группа немецких самолетов шла выше перпендикулярно первой. Мы поздно услышали свист бомб, сброшенных этой группой. Хорошо, что я стоял на краю щели и успел свалиться в нее. Рядом разорвалась бомба, большой осколок врезался в стенку щели сантиметрах в десяти от моей головы, а попади он чуть ниже, снес бы мне голову. Приятель замешкался и был разорван на мелкие куски. А целью немцев был стоящий рядом контейнер из-под бензина.

Мы поздно услышали свист бомб, сброшенных немецкими самолетами...

Мы обслуживали самолеты более десяти дней вплоть до 6 июля – прорыва немецких танков к аэродрому. Едва успели вскочить на машины. Меня друзья втянули на руках через борт и помчались к городу Житомиру, отрываясь от немецких танков. У Житомира на шоссе образовалась пробка из более 200 машин с бойцами. Команда «воздух» – и все бросились в подлесок, а большая армада немецких бомбардировщиков, летевших со стороны Житомира, сбросила весь запас бомб на этот подлесок, да еще вела шквальный пулеметный огонь. В результате на машины вернулась только треть солдат, остальные навечно остались лежать в роще.
Согласно приказу наш путь лежал через города Житомир, Малин, Коростень, Чернигов, Нежин.
Нам с трудом пришлось пробиваться по маршруту. Горят города, дороги забиты беженцами, скотом, угоняемым на восток, идущими на фронт войсками. Несколько дней мы провели в Краснянских лагерях, где формировалась колонна для дальнейшего следования в город Нежин, куда и прибыли в конце июля.
Под Нежином, у села Красные Партизаны, оборудовали заново полевой аэродром сборного авиаполка, укомплектованного частично истребителями новых моделей МиГ, ЛаГГ. Весь август и до 6 сентября мы обслуживали полеты этих самолетов, на которых наши летчики непрерывно вели воздушные сражения с врагом. Было приказано отрыть подземные капониры для самолетов и строить стационарные взлетные полосы. Многие за это время уверовали, что не придется нам дальше отступать, что реки Днепр и Десна окажутся надежной и непреодолимой преградой для немцев. Настроение у личного состава полка и нашего БАО было боевое, несмотря на то, что враг захватил уже половину Украины и осаждал ее столицу город Киев. Наши солдаты оказывали стойкое сопротивление продвижению немецких войск, не паниковали и не бежали от врага, а до последнего патрона оставались на поле боя, часто отдавали жизнь для защиты Родины.
Итак, целый месяц наш полк и его БАО смогли, находясь в с.Красные Партизаны, южнее города Нежина, организовать четкое, планомерное истребление авиации врага и поддержку наших войск.
Но вот, как гром среди ясного неба, 10 сентября поступает приказ: срочно эвакуироваться через город Прилуки в город Гадяч, так как враг уже в пятнадцати – двадцати километрах от нас в селе Кобыжча. Немцы так быстро форсировали две реки – Днепр и Десну – эти большие водные преграды южнее города Чернигова и прорвали оборону потому, что переправу на реке Днепр у села Окуниново наши саперы не смогли взорвать, а летчики разбомбить (то ли из-за директивы Генштаба: «мосты до указания не взрывать», то ли по халатности). Мост остался цел: немцы со всей техникой устремились по нему к селу Кобыжча и далее без сопротивления. Мы поспешно на машинах помчались в сторону города Прилуки и уже по пути поняли, что происходит что-то очень серьезное и глобальное – похоже, произошла полная потеря управления войсками. Повсюду огромное количество людей в военной форме восточнее Киева в треугольнике Киев – Прилуки – Пирятин. Полки, дивизии превратились в совершенно неуправляемое скопище людей: ни дисциплины, ни организованного отхода, ни командиров частей – хаотичное движение военных в поисках пищи и ночлега для себя. Команд в этом хаосе – никаких, изредка встречается часть, идущая строем. Наш БАО, начальство и технари, еще держится вместе, но движемся уже с толпой, то занимаем оборону, то снова роем окопы в другом пункте. Вскоре кончились продукты, и есть стало нечего: бойцы сами добывают себе пищу, а ее почти нет не только у военных, но и у населения. Помимо людей в военной форме, встречаются какие-то формирования из граждан северокавказских национальностей, хотя и под командованием офицеров, но в гражданской одежде без оружия. Этих людей к местным не причислишь – они явно кавказцы, но к военным тоже не отнесешь... Из расспросов выяснилось, что десяток эшелонов доставил этих людей, призванных в армию на Кавказе, с задачей оборонять Киев, где они должны были получить оружие.
Приказы сверху давно перестали поступать, но их еще ждали, ждали спасителя, способного вывести из окружения. Слухи, тревожные слухи... Опровержения их нет: мы в котле! Продуктов нет ни у военных, ни у населения – все съедено...
Когда поспешно покидали аэродром под Нежином, меня опять определили и поставили на счетверенную зенитную стационарную пулеметную установку на трехосной автомашине. Проехали много километров, искали место для прорыва из окружения, оторвавшись от части. Нередко какой-нибудь генерал или полковник – организаторы колонн прорыва – приказывали нам быть во главе колонны или прикрывать ее.
В памяти сохранилась фамилия одного из организаторов колонны прорыва кольца окружения авиационного генерала Г.И.Тхора, очень энергичного, собравшего мощную колонну с хорошей огневой техникой, в том числе и с нашей машиной со счетверенной зенитной пулеметной установкой. Он направил колонну от Пирятина на восток. Немцы обнаружили колонну. С помощью танков они организовали плотный заслон, и колонна вынуждена была свернуть на юг к реке Удай. Юнкерсы утюжили каждый метр междуречья реки Удай и реки Сулла. Колонна была рассеяна. Танки немцев гонялись за каждой группой из этой колонны. Кругом много убитых, раненых. Раненым медики оказывали помощь.
В этой агонии частей Юго-Западного фронта бойцы и их командиры отчаянно сражались, но в плен врагу не сдавались, нанося ему большой урон.
Недалеко от нас в небе появилась группа пикирующих бомбардировщиков
Ю-88, которые обнаружили на земле цели и пошли в пике. С земли по ним ударила зенитная батарея, которую они пытались уничтожить. Одним залпом было сбито три немецких самолета. Такое не часто увидишь!
Раза три пытались так выскочить из окружения, но тщетно. А при четвертой попытке прорыва, когда наша машина шла во главе колонны, в нее попал снаряд и она вспыхнула – мы едва успели выскочить из нее. Каждая такая попытка прорыва приводила к сотням раненых и убитых... И в целом картина ужасная: десятками горят машины, подожжённые своими, – лишь бы не достались врагу. Удивляюсь, что до сих пор не ранен, хотя в переделках был много раз. Бывалые «старики» ­говорили: «она (пуля) тебя найдет, когда надо будет».
Последующие ночи в составе групп по нескольку сотен бойцов в пешем строю, с винтовками и ручными пулеметами ходили на прорыв, но слишком большие силы немцев уже контролировали кольцо окружения: только четвертая часть атакующих возвращалась назад из-под кинжально-перекрестного, шквального пулеметного огня, мин и снарядов. Кольцо все сужалось. Самолеты врага днем выслеживали даже мелкие группы и отдельных добывающих питание бойцов, убивали их, обстреливали и бомбили деревни. Враг уничтожал нас, а мы не могли ему ответить, так как он был недосягаем.
На последнюю, как оказалось, попытку прорыва я пошел с полусотней бойцов по болоту, и опять напоролись на кинжальный огонь вражеских пулеметов. Немцы подпустили к себе вплотную и обрушили на нас шквал трассирующих пуль: головы поднять было невозможно. Вернулись всего девять человек, остальные остались там навсегда. Путь к своим намертво закрыт!
До сих пор моя фронтовая судьба была благосклонна ко мне и чья-то невидимая рука (а может быть, молитва матери) хранила и берегла меня.
Потрясенные гибелью остальных, усталые, голодные, в шоковом состоянии вернулись мы в деревушку в излучине реки Удай восточнее Пирятина и заснули мертвым сном, оставив часовых, сменяемых через час.
Но через три часа, не успев взяться за оружие, сонные, оказались под дулами автоматов фашистов дивизии СС «Мертвая голова» с нашивками-черепами на рукавах мундиров. Это произошло 23 сентября 1941 года.
Три месяца я отвоевал на этой страшно жестокой войне. Было тяжело, порой страшно, когда пули и осколки бомб летели в нескольких сантиметрах от моего тела... Но за все это время не было упаднического или панического настроения, а скорее какой-то юношеский задор, и появилось безразличие к возможной смерти, желание бороться и побеждать. Была ясная цель – защита Родины, хотя и возникали недоуменные вопросы, почему такое происходит на фронте и в стране. Все ли я сделал, что мог? Да! Я честно выполнил свой воинский долг.

Выводы – осознание

Все послевоенные годы у меня не проходило настойчивое желание детально разобраться в том, почему и как произошла та грандиозная трагедия, непосредственным участником, свидетелем и жертвой которой я оказался в молодости. Но и спустя много лет острые дискуссии на эту тему продолжаются. Становятся известными все новые факты, долго скрывавшиеся в спецхранах. Я не историк и не политик, но не равнодушен к ним. Мне хотелось понять, в чем истинные причины того, что моя страна оказалась неспособной в начале войны с гитлеровской Германией адекватно противостоять врагу. Почему потери наших войск были во много раз больше вражеских и мужская часть моего поколения, да и не только мужская, оказалась в земле, во вражеском плену или в каторжных условиях.
Дальнейшие сражения на плацдарме Коростень, Киев, Канев (западный берег Днепра), героическая оборона Киева вплоть до последних дней сентября, несмотря на окончательное поражение и огромные потери, сорвали сроки «блицкрига» и спасли Москву от захвата ее гитлеровскими войсками. Гитлер не решился продолжать наступление на Западном фронте, не обеспечив его южный фланг.
Общий замысел операции по плану «Барбаросса» в намерениях Гитлера: «Основные силы русских сухопутных войск, находящихся в Западной России, должны быть уничтожены посредством глубокого, быстрого выдвижения танковых клиньев. Отступление боеспособных войск противника должно быть предотвращено». Руководство Германии положило в его основу, возведенные в абсолют идеи тотальной войны: не только уничтожения вооруженных сил, но и массовое истребление жителей государств, избранных объектами нападения.
9 января 1941 года Гитлер заявил: «Для разгрома России вопрос времени был особенно важен. Хотя русские вооруженные силы являются глиняным колосом без головы, их будущее развитие предсказать невозможно», а 30 марта 1941 года добавил: «На востоке жестокость является благом для будущего».
Вторая танковая группа генерала Гудериана, нацеленная на Москву, была повернута на юго-восток к городу Ромны, нанесла серьезный удар и смяла Центральный фронт и Брянский фронт, заняла Чернигов, Бахмач, Нежин и Ромны – цель: замкнуть кольцо с севера на юг.
Первая танковая группа генерала Клейста, воспользовавшись тем, что на левом берегу Днепра наших войск не было, так как большая часть войск южного фронта попала в котел под Уманью, прорвалась к Днепру у города Кременчуг и без боя переправилась на левый берег, где захватила плацдармы. Затем, сосредоточив большие силы, двинулась на северо-восток без сопротивления к городу Ромны, чтобы замкнуть кольцо вокруг войск Юго-Западного фронта. Две огромные танковые группы 14 сентября соединились у поселка Лохвица Полтавской области. Кольцо замкнулось, и в кольце оказались: 5-я, 21-я, 26-я и 37-я армии, весь Юго-Западный фронт.

Вторая танковая группа генерала Гудериана была нацелена на Москву

Когда явно обозначился замысел немецкого командования, командующий Юго-Западным направлением С.М.Буденный и командующий Юго-Западным фронтом М.П.Кирпонос сообщили об этом Верховному Главнокомандующему. Они доказывали, что необходимо спасать армии Юго-Западного фронта, хотя и с болью в сердце, оставить Киев, поскольку он уже все равно был обречен, находясь на правом берегу Днепра, захваченном немцами, кроме территории самого города. Сталин, не желая учитывать конкретную обстановку, принял политическое решение. Он 11 сентября дает через Генштаб указание КирпоносуМ.П.: «Киева не оставлять, мостов не взрывать без разрешения Ставки».
Далее связь Ставки с командующим Юго-Западным фронтом генерал-полковником М.П. Кирпоносом была утеряна, так как командование фронтом находилось в войсках, а раций не было. В треугольнике Киев – Прилуки – Пирятин остатки четырех армий Юго-Западного фронта пришли в анархическое, хаотичное движение в поисках пищи и ночлега для людей. Из-за отсутствия связи – раций весь Юго-Западный фронт, огромная масса военных (около одного миллиона человек), оказавшись окруженным, за несколько дней потерял боеспособность. Здесь же были люди, только что доставленные десятком эшелонов с Кавказа, призванные в армию с задачей оборонять Киев. Не успев даже получить оружие, все они вскоре оказались в лагерях военнопленных. Приказы сверху уже перестали поступать, но их еще ждали, ждали спасителя, способного вывести четыре армии из окружения.
В нескольких километрах от того места, где в это время находился я, завершилась трагедия командования Юго-Западного фронта. В рощице Шумейково близ хутора Дрюковщина сосредоточилась вся колонна штаба фронта для прорыва из окружения после последнего совещания в городе Пирятине. Это была группа почти всего высшего состава командования фронта и армий, входивших в него, во главе с командующим фронтом генерал-полковником Героем Советского Союза М.П.Кирпоносом, членами Военного Совета: М.А.Бурмистренко, Е.П.Рыковым, генералами В.И.Тупиковым, М.И.Потаповым, А.И.Даниловым, Д.М.Добрыкиным, Ф.А.Астаховым, Д.С.Писаревским и еще десятком генералов, а всего свыше тысячи человек, из них восемьсот – высшего офицерского состава. Фашистская разведка обнаружила направление движения колонны Военного Совета и штаба фронта. Ее зажали со всех сторон в рощице. Ожесточенный бой продолжался двое суток. Вбою погибли: М.П.Кирпонос, М.А.Бурмистренко, В.Н.Тупиков, Д.С.Писаревский и еще ряд генералов и офицеров высшего ранга. Многие попали в плен. Самое большое в мировой истории сражение на окружение закончилось.
Войска Юго-Западного фронта постигла страшная катастрофа. За всю Отечественную войну не было таких крупных «котлов» и столько пленных, даже в Ярцево, в Минске и то меньше. А сколько еще командиров и солдат осталось лежать на поле боя. Потеря человеческих жизней на войне невосполнима.
Следует отметить, что советское руководство пыталось скрыть от народа эту величайшую из трагедий Отечественной войны – гибель Юго-Западного фронта, колоссальные людские жертвы и потерю всей техники целого фронта. Ставка изданием приказа № 270 от 16 августа 1941 года о репрессиях против попавших в плен бойцов и командиров поставила пленных вне закона, приклеила им клеймо изменников Родины.
Три месяца войны прошло, а уже половина Украины «под немцами». Нет более двух миллионов сражавшихся здесь кадровых, обстрелянных бойцов и командиров (из них третья часть – в плену), а сколько потеряно военной техники!..
Но героическая борьба этих людей, их неоправданно чудовищные жертвы спасли Москву, а вместе с ней и всю страну, хотя воссозданному заново Юго-Западному фронту пришлось отступать до Волги и Кавказа, устилая нашу землю миллионами павших, до тех пор, пока не был вновь накоплен напрасно утерянный боевой опыт первых трех месяцев войны.
В «Истории Второй мировой войны» немецкий генерал Типпельскирх напишет: «Большое окружение русских войск восточнее Киева сковало крупные немецкие силы и тем самым сорвало наступление на Москву».

Изданием приказа № 270 от 16 августа 1941 года
о репрессиях против попавших в плен бойцов и командиров
Ставка приклеила им клеймо изменников Родины

Огромный урон боеспособности Вооруженных сил нанесли массовые репрессии в отношении военных кадров. Из строя был выведен костяк квалифицированных специалистов военного дела. Красная Армия была фактически обезглавлена.
Из маршалов уцелели только не представлявшие угрозы К.Е.Ворошилов, да С.М.Буденный, которые, во время войны командуя направлениями, каждое из которых включало в себя несколько фронтов, не блистали и вскоре были ­отозваны.
Из образованных маршалов остались Б.М.Шапошников (до революции полковник царской армии), бывший начальником Генштаба, и С.К.Тимошенко. Но и последний во время войны не оправдал надежд как командующий Юго-Западным направлением после Будённого: отступал до Кавказа и Волги. Заместитель наркома обороны по вооружениям маршал Г.И.Кулик перед войной снял с производства 45-мм и 76,2-мм пушки, и по его заключению не была принята на вооружение отличная 152-мм гаубица, а также мощное реактивное оружие БМ-13 «Катюша».
Арестованные и расстрелянные командиры поспешно заменялись военнослужащими из «низов», не имевшими ни должного военного образования, ни опыта командования крупными формированиями. Было арестовано большинство командиров, комиссаров корпусов, соединений и частей. Советскому народу пришлось тяжело поплатиться за беспринципную подозрительность политического руководства. Развернулась небывалая клеветническая кампания. Клеветали зачастую на кристально честных людей, а иногда на своих близких друзей. И все это делалось из-за страха быть заподозренным в нелояльности.
Приведу лишь два примера: в Киевском особом округе, где я проходил военную службу, в 1937 году командир корпуса – будущий маршал Победы – К.К.Рокоссовский был оклеветан и четыре года провел в «Крестах» – чудом уцелел.
«Хочется сказать доброе слово о командующем ВВС КОВО генерале Е.С.Птухине, который был блестящим летчиком и командиром, преданным сыном партии и отзывчивым товарищем. К сожалению, он, как и многие, стал жертвой клеветы и трагически погиб в 1941 году», – писал Г.К.Жуков.
Министерство обороны и Генштаб с подачи Сталина приняли как догму порочную в условиях технической неподготовленности к войне наступательную доктрину, т. е. намерение вести войну на территории врага (вопреки мнению начальника Генштаба маршала Б.М.Шапошникова).
Вот слова Г.К.Жукова: «Пора сказать о главной ошибке того времени, из которой естественно вытекали многие другие, о просчете в определении сроков вероятного нападения немецко-фашистских войск».
Сталин не верил в возможность нападения Германии до того момента, когда у всех уже не оставалось сомнений в намерении Гитлера, или он хотел оттянуть начало войны. Допустив просчет в оценке сроков нападения, страна и Вооруженные силы запоздали с осуществлением мероприятий по обороне страны. Что привело к трагическим последствиям в начале войны.
Проведение мобилизации и развертывание Красной Армии решалось политическим руководством государства, а выполнение – руководством Вооруженных сил. Если руководство страны колебалось с принятием таких решений, то переброска соединений к границе безнадежно запаздывала, переход армии с «мирного» времени к военному проходил тяжело, т.к. время было упущено. Потеря времени стоила очень дорого. Поскольку все зависело от руководства страны, то оно стало практически виновником нашей неготовности к войне.
То, что сделали воины Красной Армии в сорок первом году, когда шла настоящая война и солдаты познали все ее тяготы, они совершили действительно бессмертный подвиг. Оглянувшись назад, необходимо отметить, что наши бойцы с первых дней войны оказывали огромное сопротивление продвижению немецких войск, не паниковали, не бежали (были только единичные случаи), по своей воле не сдавались в плен, а до последнего часа оставались на позициях, часто отдавая жизнь свою за просчеты в политике, слабое военное руководство, незнание им военной стратегии и недостаточный командный опыт. Вот как охарактеризовал это время И.Х.Баграмян (бывший тогда начальником оперативного отдела штаба Юго-Западного фронта): «Первые шесть месяцев можно смело назвать поистине героическими. Именно в этот период были заложены основы наших дальнейших побед и одновременно сокрушительных поражений фашистской Германии».
Да, слишком большие жертвы понес наш народ в первые месяцы войны из-за неподготовленности к войне, лукавства руководства страны и неправильного выбора доктрины войны. Миллионы погибших взывают из своего небытия к нам о незабвении их подвига и святой памяти об их борьбе за существование Родины.
Я от их имени, как участник этой священной войны, призываю помнить, что они отдали свою жизнь за Родину, как Герои.
В своей программной книге «Майн Кампф» Гитлер проповедует антикоммунизм, расизм, ставит цель установления мирового господства германского милитаризма. «Судьба вручает мне меч справедливости, которым я верну Германии ее попранные права, – неоднократно повторяет Гитлер и добавляет: – Действовать быстро и решительно, не теряя времени. Успех обеспечат нам натиск и жестокость – вот наши союзники!»
Германия покрылась сетью концентрационных лагерей, в которых уничтожались сначала собственные коммунисты и инакомыслящие, затем евреи, позднее военнопленные и население оккупированных германской армией территорий. Гитлер, не имевший глубокого образования, тем не менее умело использовал реваншистские, националистические настроения в немецком народе для осуществления своих целей.
И этот культурный европейский народ поверил заверениям Гитлера о том, что он сделает страну процветающей Великой Германией, фанатически пошел за вождем-авантюристом.
Для диктаторов личная власть над людьми, над народами была самым главным, чему они приносили в жертву все – своих соотечественников, соратников, целые народы, даже своих родственников и друзей.
Говорят: «мертвые сраму не имут», мол, зачем их ругать и разоблачать. Но объективная оценка преступных деяний этих величайших в недавней истории диктаторов важна для будущего. В Германии и в нашей стране есть люди, которые
сами или их родители участвовали в злодеяниях, хорошо жили в период диктатур или просто по недомыслию мечтали о «жесткой руке», которая, якобы, может решить все их проблемы, наведя в стране «железный» порядок. И сейчас есть люди, которые хотят, чтобы было забыто все негативное, связанное с единоличной диктатурой, и приписывают диктаторам все победы и достижения народов в период их правления. Недаром же создаются организации, стремящиеся вернуть диктатуру не только сталинского, но и гитлеровского типа, т.е. фашизм, от которого так жестоко пострадали народы особенно нашей страны.
Гитлер и его приспешники справедливо осуждены международным военным (Нюрнбергским) трибуналом и общественностью цивилизованного мира. Хотя есть в Германии, некоторых других странах и даже у нас последыши, которые продолжают исповедовать нацистскую идеологию и поклоняются Гитлеру. Пытаются подражать им и расплодившиеся террористы всех мастей. Но вопрос с этими людьми достаточно ясен.
Иначе обстоит дело с памятью об И.В. Сталине: «победителей не судят!». Как долго еще можно следовать принципу «победителей не судят!»? Он мог возникнуть лишь в то время, когда не существовало и зачатков общечеловеческой марали и права, а люди еще не научились соотносить цели и средства, необходимые для их достижения. Да, разоблачен и осужден его культ... Но культ – это ведь отношение других людей к человеку, а не деяния его самого! Так хитро в постановлениях и речах был замаскирован двойственный подход к И.В.Сталину: вроде бы он сам и не очень-то виноват, а если же и виноват, то не во всем, а как строитель Советского Союза и Главнокомандующий Вооруженными силами сделал много хорошего и полезного. Провел индустриализацию и привел страну к Победе в Великой Отечественной войне... Но можно ли этим оправдать допущенные им роковые просчеты и ошибки?
Народ и армия победили, несмотря на культ и его последствия – массовые репрессии и вопреки им. Это обстоятельство еще сильнее подчеркивает величие победы.
Людьми, ангажированными или равнодушными к страданиям и жертвам предыдущих поколений, не способными или не желающими глубоко задумываться над прошлым, забывается, что Победа достигнута Советским, и в первую очередь Русским народом, вопреки всем роковым ошибкам верховного руководства, ценой чудовищных, неоправданно великих жертв. Сохранить жизни не только нравственная задача. Люди – главное достояние нации...
Здесь к тому же сказывается свойство человеческой памяти забывать или ­отодвигать на задний план все плохое, а помнить лишь хорошее. А, как известно, кто забывает свою историю, тот обречен пережить ее вновь. А потому необходимо говорить правду о войне, стране, народе. Последнее относится к тем немногим оставшимся в живых людям моего поколения, которые, испытав в дни своей молодости все ужасы и тяготы войны, выжили и победили.

Без вести пропавшие

К 25 сентября немцы согнали в село Пески более 10 тысяч пленных и произвели «чистку»: несколько сотен коммунистов, евреев, комиссаров здесь же, на площади расстреляли в устрашение оставшимся в живых. Процесс и обстановка этой акции произвели ужасное впечатление – в результате подавлена, растоптана воля огромной массы людей. Десять тысяч пленных, подавленных происходящим, не могли ничего сделать с несколькими десятками варваров в немецких мундирах и их прислужниками, предателями своего народа – полицаями, пропитанными духом слежки и доносов, которые ловко орудовали среди пленных. Тысячи людей, отучившихся за годы сталинских репрессий протестовать, высказывать вслух свои мысли и сомнения, безропотно ждали своей участи. Фашисты расстреливали пленных даже по ничтожному поводу. Все мы были подавлены переживаемой трагедией в первые дни плена не столько физически, сколь морально, ибо для русского (советского) человека роль раба была невыносима. Враги, особенно эсэсовцы, делали все, чтобы отнять у пленных человеческое достоинство: били палками и плетьми, садистски расстреливали, издевались, как только могли, морили голодом. Это была обдуманная жестокость, направленная на подавление психологической и духовной жизни человека. К пленным у немцев была звериная ненависть. С этим невозможно было ужиться.

Фашисты расстреливали пленных даже по ничтожному поводу

Пример жестокости показали нам фашисты в лагере города Хорол на территории кирпичного завода, где целую ночь под дождем, замерзая от холода, сидели десятки сотен пленных. Утром эсэсовец безо всякой причины поставил пленного лицом к забору, запретив ему оглядываться назад, и на виду у всего лагеря стал методично, с интервалом 5–10 минут стрелять из пистолета вокруг головы пленного. Через пару часов он прекратил эту «игру», пустив пулю в затылок несчастного. Таковы были забавы фашистов и цена жизни пленного. А для убедительности в это же время над нашими головами грохотали автоматные очереди.
Первые пройденные мною лагеря: Пески, Лохвица, Чернухи. А затем я прошел еще через десяток других. Условия нахождения в них пленных были жуткие: без крыши, под холодным дождем, обилие вшей, черпак баланды – вода с плавающим листом капусты или свеклы, порой отсутствие даже воды. Этапы, этапы... до 20 километров в день, часто под дождем. А какие издевательства на этапах фашисты только не придумывали! Например, бросали в колонну буханку хлеба и наблюдали, посмеиваясь, как голодные люди бросаются к ней, в свалке затаптывая ее в грязь. Вслед за этим следовал возглас немца: «Свиньи!» и сразу же наказание – автоматные очереди – и десяток пленных освобождался от земной каторги. Так забавлялись фашисты...
Измученные, голодные, вшивые, обросшие, грязные, больные шли те, кто смог выдержать невыносимое... Слабые оставались лежать пристреленными на дорогах. Этап обреченных, но пока еще не сломленных духом, продолжал свой путь, а куда – мы еще не знали. Все попытки к бегству сразу же жестоко пресекались. Так, в железнодорожном депо города Лубны, окруженном высокой каменной стеной, группа пленных в сотню человек, в числе которой был и я, решила устроить побег, для чего стали рыть по ночам подкоп под стену. Однако нашелся предатель, который, надеясь этим спасти свою жизнь, донес немцам. Фашисты оцепили это место. Нас, полторы сотни пленных, вывели на плац перед остальными несколькими тысячами пленных; приказали нам рассчитаться на первый-второй. Каждый второй – шаг вперед! Автоматные очереди – и более полусотни пленных расстались с жизнью. Мне опять повезло, я не в яме, а остался зарывать убитых и влачить жизнь в плену.
У многих пленных от истощения сил для перехода от лагеря к лагерю не хватало, и они умирали сотнями. Окружающее население первое время пыталось как-то помочь нам, но каждый сухарь, переданный нам селянами, приводил к гибели сразу нескольких пленных. Любой шаг в сторону вызывал очередь из автомата. Были жертвы и среди населения, помощь которого нам была так нужна. Жизнь заставляла придерживаться правил: если хочешь жить, выходи из лагеря первым и иди во главе колонны – так значительно легче и меньше шансов схватить пулю, придерживайся друзей – они в случае необходимости могут оказать помощь. Рядом со мной шли Алексей Панов, с которым вместе призывались, учились в КОШМАС и служили в одной части, а также друг Виктор Муравьев – сержант-артиллерист, окончивший среднее артиллерийское училище, родом из Костромы. С Виктором мы с первого дня плена были как братья: во всем помогали друг другу – он прекрасный друг в тяжелый час жизни. Взаимопомощь была жизненно необходима, так как мы оба заболели кровавой дизентерией, он сильнее, чем я. А у меня кроме дизентерии и дистрофии уже после первых этапов возникла проблема с ногами, так как новые кирзовые сапоги, выданные еще в июне, оказались не по ноге. Я содрал кожу задних частей пяток на обеих ногах. Портянки пропитались кровью, ибо раны были до кости. Из-за страшной боли снимать сапоги приходилось только тогда, когда появлялся гнилостный запах. Для этого портянки приходилось размачивать водой из луж, но, как ни удивительно, заражения не произошло, только несколько недель раны не затягивались. А идти было надо, единственная альтернатива – смерть. Исчез Алексей Панов – вероятно, ему все же удалось сбежать... Мы слабели с каждым километром, но добрели до железнодорожной станции Кременчуг – лагеря, где холод загнал нас в норы под землей, которые были вырыты предыдущей партией пленных. Нас накормили похлебкой из нелущёной гречки. В результате многие долго страдали от запора. Когда, после нескольких дней пребывания в лагере, нас погрузили в товарные вагоны, чтобы везти на Запад, Виктора уже еле ввели в вагон.
Четверо суток мы ехали без пищи, вода – раз в сутки. Маршрут был такой: Кременчуг – Белая Церковь – Фастов – Казатин – Бердичев. Кто не смог выйти из вагона, того пристрелили. Виктора еле довели до ворот лагеря, расположенного в бывшем танковом училище. Три трехэтажных корпуса с деревянными нарами, сплошь усыпанными вшами; стёкла в окнах выбиты. Каждое утро тяжелая работа по разнарядке. Из корпусов десятками вытаскивали умерших от голода, болезней, холода. Были случаи каннибализма, хотя они наказывались расстрелом. Для поддержания жизни пленных утром и вечером – сухарь, баланда. Виктор, естественно, на работу ходить не мог. Дважды грозили расстрелом, перевели в «госпиталь» – подвал для умирающих. Света там не было, воздуха тоже, свирепствовали заразные болезни – говорили, что тиф. Лежавших там ничем не кормили. Зачем? Они не жильцы на этом свете! Картина жуткая... Каждый вечер я навещал Виктора, приносил сухарь и слова сочувствия. Думал, глядя на него, и о своей судьбе. Что-то необходимо было предпринимать. Бежать из лагеря невозможно: сильная охрана, собаки, колючая проволока под током. Выходя на работу, предпринимал одну за другой попытки убежать, но то собаки находили, то охрана ­ловила. После этого полицейские и немцы обрабатывали спину и бока коваными сапогами. Однажды попал на работу в саду больницы для немцев: благоустраивали дорожки. Таскали кирпичи и камни, кувалдами разбивали и утрамбовывали. Нам, дистрофикам, это было не под силу, мы едва держались на ногах. За немощь я был исхлестан плетью надсмотрщика эсэсовца, который затем направил на меня висевший у него на шее автомат и орал: «Не хочешь работать – саботаж!» – но выстрела не последовало.
В лагере один из корпусов бывшего танкового училища был отведен для пленных командиров. Рядовых и младший комсостав туда не пускали – у входа стоял полицейский. Я решил проникнуть в этот корпус с целью узнать, как воспринимают плен и что думают отцы-командиры о возможностях организации побега из лагеря, какие могут дать советы. Для этого я поменял с соседом свою пилотку на его фуражку и прошел мимо полицейского. Командиров на работу не посылали, и я пробыл у них почти целый день. После бесед о возможности организации побега полезного совета я не получил. От тридцать пятого до сорок первого года был достаточный срок, чтобы отучиться искать резоны или высказывать вслух сомнения. Случившееся приходилось рассматривать как несчастье. Под конец, разговорившись с одним командиром, я узнал, что все они подавлены безвыходностью своего положения: они оказались между двух огней – с одной стороны гнет немецкого плена, а с другой – контрразведка со штрафными батальонами и расстрелами по приказу №270 от 16 августа 1941 года. О том, что делают страх и неверие с человеком, с его душой, говорить мимоходом нельзя. Упомянутый мной приказ, объявивший изменниками Родины пять миллионов семьсот тысяч солдат и офицеров, плененных за время войны, вошел в историю, как чрезмерно жестокий. Данный приказ действовал до 1993 года, в нем пленные признавались изменниками (предателями Родины), и лишь в 2007 году это клеймо было официально снято.
Со мной всегда, во всех перипетиях была вера, что я сумею вырваться из фашистского ада. Надежду не терял никогда и стремился к свободе и возможности отомстить за все, что творил враг с народом нашей страны.
Вечером отнес Виктору сухари и воду. Долго говорили, вспоминали жизнь до войны – его в Костроме, мою в Москве. Сосед Виктора сообщил, что две недели назад из этого «лазарета» врач в форме Красной Армии (очевидно, из бывших военнопленных) вместе с немецким комендантом забирали ходячих пленных и часть из них освобождали из лагеря, но только украинцев. Мысль засела в мозгу.
На другой день побег опять не удался – и снова избиение. Следующим вечером обошел весь «лазарет», но Виктора не нашел и, когда уже собирался уходить, заметил его кожушок. Человек, лежавший на нем, сообщил о вчерашней смерти Виктора и о том, что, по слухам, на днях опять будет проведена акция освобождения. Убитый горем от потери друга, я пошел в корпус. А по дороге встретился и разговорился со здоровым парнем Виталием Скоробогатовым, схваченным сегодня полицейскими и отправленным сюда в лагерь. Почти всю ночь он рассказывал о том, что происходит на оккупированной территории Украины. После того как его часть была разбита, он из-за ранения вынужден был остаться у тетки под Черниговом. Передохнув, решил отправиться в Винницу, где жил с родителями. Виталий рассказал много интересного о немцах, полиции и жандармерии, в частности о том, что можно осторожно идти от села до села, минуя города и поселки, полицейские управы. Информация очень полезная, окажись я на воле... Виталий поделился со мной хлебом, который у него не отобрали. Это для меня было очень ценно. Утром я принял решение: пошел в подвал «лазарета» и лег среди живых рядом со знакомым. На моих глазах вытащили более десятка трупов, среди которых один умер, как говорили, от тифа. Прошло несколько дней. Настроение подавленное. Дизентерия измучила вконец, удручала неподвижность. Правильный ли я сделал выбор? Наконец появились полицейские и погнали всех ходячих на плац. Построили на плацу человек пятьдесят. Появилась группа немцев во главе с комендантом, полицейские и военврач в советской форме. Двигаясь вдоль строя, они уже вывели с десяток военнопленных, подошли ко мне, и... – о счастье! – ткнули пальцем в мою грудь и вывели из строя. Таких, как я, было всего около двадцати человек. В конторе тщательно расспрашивали, откуда и кто я – украинецли. Сообразил указать село, где был аэродром под Нежиным. Сказал, что мать – украинка, отец – русский, жили в городе, поэтому не полностью владею украинским языком. Последний вопрос на засыпку:
– Село Червоные Партизаны как называлось до революции?
Допрашивавший меня полицейский оказался родом из Нежина и знал это. Когда мы стояли более месяца в селе, я слышал, как однажды девчата называли село Володькова Девица. Это и спасло меня. Мне выписали пропуск в эти самые Червоные Партизаны (то есть Красные Партизаны Черниговской области
в 17 километрах южнее Нежина). Экстравагантный случай – фашисты, определяя судьбу пленного, направили его в партизаны! И не ошиблись...
Когда меня вместе с другими пленными везли в эшелоне, я никак не мог понять, почему нас не повезли в Германию и даже некоторых отпускали. И только через 20лет нашел в печати объяснение. Эти 17 тысяч пленных предназначались для строительства совершенно секретного сооружения – бункера «Вервольф» для Гитлера около Винницы и для прокладки прямого кабеля в Берлин. По завершении этих работ все пленные и даже привлеченные к строительству украинские этнические немцы «фольксдойче» были расстреляны. Но в первые 3–4 месяца войны немцы еще не испытали на себе активности партизан.

Меня вместе с другими пленными везли в эшелоне, но я не мог понять, почему не в Германию.
И только через 20 лет нашел этому объяснение. Эти 17 тысяч пленных
предназначались для строительства секретного бункера «Вервольф»
для Гитлера около Винницы

По просьбам матерей или по непригодности для работ пленных из числа живших до войны на Украине отпускали. Но, когда появились партизанские отряды, совершавшие диверсии на железных дорогах, поступил запрет. Я также нашел в книге описание работы патриотической легальной группы пленных врачей, действовавших по освобождению украинцев-военнопленных в районе Бердичева – Винницы. Возглавлял группу военврач II ранга Першин Сергей Иосифович. В конце июля 1941 года Першин возглавлял медицинский санитарный батальон, который в составе 6-й армии Юго-Западного фронта попал в плен. Находился в концлагере под Винницей. Голод, тиф, цинга, дизентерия уносили ежедневно сотни жизней. Винницкие подпольщики вырвали Першина из лагеря и помогли устроиться на должность заместителя главного врача при Генеральном комиссариате, так как он свободно владел немецким языком. Деятельность Сергея Иосифовича не ограничивалась только освобождением пленных, он доставал чистые бланки немецких документов. Группа, руководимая подпольным обкомом партии, просуществовала до 1943 года, освободила несколько сотен военнопленных, но была разоблачена фашистами и расстреляна. Першин также был расстрелян.
Итак, пропуск с фашистской свастикой у меня на руках. Радость освобождения... да! Но, по информации, полученной в лагере от Виталия, если я попадусь на глаза полиции или немцам, они могут сразу же опять упрятать меня в лагерь, несмотря на пропуск, поскольку не смогу доказать, кто я такой и что пропуск действительно мой – фотографии на пропуске нет. Поэтому необходима крайняя осторожность в выборе пути по областям, селам и весям. Находясь на грани жизни и смерти, я обрел свободу от плена.
Плен – страшная штука, но ведь это тоже война, и мы должны поступать так, как нужно в интересах Родины, хотя за спиной у нас стояла смерть.
Далее было участие в партизанской войне и освобождении Украины.

Путь в партизаны

Пройдя через плен и получив пропуск в село Красные Партизаны, не мог выбросить из головы, что, достигнув конечного пункта, я не буду иметь никакого прикрытия и не исключен опять лагерь. Но это как повезет. А сейчас главное – как ­сохранить жизнь, находясь в плачевном физическом состоянии: кровавая дизентерия, гнилостные раны на ногах и дистрофия.
В тот день, 20 октября 1941 года, удалось пройти около трех километров и заночевать. После долгих расспросов и проверок жители дали хлеб и лавку для сна. В двадцать лет роль нищего – мучительная перестройка психики. От тюрьмы да от сумы не зарекайся! Чувство нищеты, сама нищета... Это положение лишнего крайне тяжело, унизительно для психики молодого человека даже во время военных бедствий. Путь в 45 километров от Бердичева до Житомира с большим трудом удалось преодолеть за неделю, и это стоило остатка всех моих сил. Я знал, что в г. Житомире существует большой лагерь военнопленных с жестоким режимом, убийствами, каннибализмом, и, следовательно, через город ­необходимо было быстро проскочить краем, но когда подошел к окраине Жи­томира, меня подкосил сильнейший приступ дизентерии. Наступило такое состояние, когда стало совершенно безразлично, что будет со мной в следующий момент: расстрел, смерть, лагерь... Я находился на грани потери сознания, сил не было. Какие-то добрые люди довели меня до бывшей инфекционной больницы, где было что-то вроде небольшого стационара для местного населения, так как немцы, боясь заразы, отказались от помещения. Меня приняли только благодаря пропуску.
Сбросить вшивое обмундирование, вымыться, принять ванну и впервые после четырех месяцев лечь на чистую, белую простыню, на кровать с сеткой и матрасом – мечта... Сказка... Как мало надо было человеку в тех бесчеловечных условиях войны, чтобы быть счастливым! А ведь несколько часов назад я был готов распрощаться с жизнью, так как наступило почти полное безразличие к ней. Больница, состоявшая из одной палаты, вмещала всего двадцать коек. Все находившиеся в палате люди были крайне истощены, многие уже не могли подниматься с кровати, хотя вроде бы и не были больны. Через пару дней понял, что происходит в больнице, – голод и вследствие этого страшное истощение и угасание лежащих там. Врачи же – сердечные, самоотверженные люди – с большим трудом доставали необходимые лекарства, лечили болезни, но поднять людей с коек не могли, так как немецкое командование никаких продовольственных продуктов для стационара не отпускало. В городе все жители были на голодном пайке. Население испытывало острый недостаток продовольствия. Врачи отрывали от своих семей часть пищи для больных, но эти их жертвы не могли серьезно повлиять на состояние подопечных. Я выглядел среди этих больных полумумий человеком, получившим глоток живительного воздуха свободы.
Лечившая меня врач Ольга Захаровна, душевный человек, сделала все возможное, чтобы в кратчайшее время снять лекарствами острый приступ дизентерии, и это ей удалось. Но подниматься с кровати из-за слабости и голода я почти не мог. Ольга Захаровна, отрывая от своих дочерей, приносила мне кусок хлеба или яйцо, но и это делать становилось всё труднее. Откровенные разговоры о войне, лагерях, жизни в Москве и дальнейшей судьбе, благодаря уму и сердцу этой добрейшей женщины, лили елей на мою душу. Я посоветовался с ней и решил, а она одобрила мое решение: пока могу еще двигаться, надо тронуться в путь немедля, ибо в противном случае останусь в больнице до неизбежной смерти. Перед уходом побеседовал со многими военнопленными, а они составляли большинство больных, и выяснил, что на соседней койке лежит и умирает похожий на скелет бывший старшина-пограничник, который не дошел до родного дома 150 километров. Почти рядом, в хуторе Буда, были жена, дети, родители, а он даже не мог подняться с кровати. Никакая связь не работала, ее просто не было. Я взял его адрес и пустился в тяжелый путь, но с надеждой и благородной целью.
Когда народ голодает, а здесь прошли тяжелые бои, путнику еще голоднее. Но щедрость простого, великого душой народа не дала мне погибнуть от голода.
В день ухода из больницы Житомира 7 ноября 1941 года, благодаря сердечности врача, нахлынувшим воспоминаниями о родных, о довоенных торжествах в Москве в этот день, настроение было приподнятым. Я на свободе. Ольга Захаровна позаботилась, чтобы мне в дорогу дали чистое белье, продезинфицированное обмундирование, а от себя лекарства и немецкие марки. В первые дни, из-за слабости, проходил от одного до 15 километров. С питанием трудно – не все можно есть и почти нечего. В одном из сел узнал, что недавно мимо прошел на север сильно потрепанный партизанский отряд шахтеров. Из села два военнопленных пришли в отряд, но в соответствии с приказом № 270 от 16 августа 1941 года были расстреляны как изменники. Скорее бы добраться в Буду для спасения такого же, как я, больного но свободного... И я таки преодолел эти сто пятьдесят километров и, наконец, попал в хутор Буда.
Не поддается описанию, с каким восторгом и слезами родители пограничника Ивана встретили меня с известием, что их сын жив и находится близко. Немедленно запрягли лошадь, взяли матрацы и поехали в Житомир. Мед, сало, мясо – все мне... Но есть много, и особенно жирного, нельзя. Вскоре привезли Ивана. Все в радости, что он дома, в семье. Я начал собираться в дорогу, но Иван настоял, чтобы еще побыл у них несколько дней. Друзья обильно снабдили хлебом, салом, чесноком. Хорошие люди, доброе отношение согрели мою душу, подняли настроение. Пребывание в селе более недели требовало явки в комендатуру, а там всякое может быть. Пошел дальше по самым глухим местам, к северной границе Украины с Белоруссией, пытаясь выйти на связных партизан. Уже начиналась зима... Брел я от села к селу по заснеженным, глухим просторам Полесья. Попадались хутора и села старообрядцев, где вечерами жгли лучину, так как ни керосина, ни масла не было. На Рождество остановился в селе Замошня. Познакомился – народ хороший, у каждой семьи своя банька, и моются все сразу, взяли и меня. Нашел связного партизан. Целый месяц ждали – бесполезно – связи не было. Вероятно, отряд ушел в Брянские леса.

В одном из сел я узнал, что недавно мимо прошел партизанский отряд...

Появился полицай и повел меня в жандармерию Новошепеличей, что на границе с Белоруссией. В жандармерии – строжайший допрос, но спас пропуск – моя роспись на нем и чрезвычайная пунктуальность немцев в проверке, мои точные ответы по Бердичевскому лагерю: где, кто и прочие подробности. Все закончилось благополучно. А связи с партизанами все не было... Снова отправляюсь в путь, минуя дороги, по льду через Припять, Днепр. Покрутился еще в междуречье – кругом пустынные места, селений мало. На дороги и селения выходить нельзя – там посты полиции. Немцы охотятся за партизанами, и никакие пропуска не помогают. Партизан? – расстрел. И вот, наконец-то, к чему стремился и так долго шел – Носовский район, райцентр – поселок Носовка, расположенный в семнадцати километрах южнее города Нежина, где, по слухам, существует хорошо законспирированное подполье коммунистов и комсомольцев, а впереди в двух километрах – конечный пункт, указанный в пропуске: село Красные Партизаны. Раньше я еще мог маневрировать, а теперь приходилось решать быстро и наверняка. Поселок расположен рядом с железной дорогой, в нем районная управа полиции, немецкая жандармерия. Люди на разговоры не идут, отвечают: «Иди с Богом...». Наконец, зашел в третий дом, где, как выяснилось, проживал полицай с женой. К моему счастью, его дома не было – дежурил. Жена у него оказалась хорошим человеком – угостила меня обедом, во время которого сообщила, что сама она родом из Червоных Партизан и ее отец партизанил в Гражданскую войну. Она безапелляционно заявила, что идти туда мне ни в коем случае нельзя, ибо только вчера при переходе через железнодорожные пути были остановлены и убиты два военнопленных с пропусками. Уже начались активные действия партизан Федорова и Ковпака. Немцы и полиция озлобились. Эта добрая, хорошая женщина, активистка при советской власти, посоветовала, не вставая на учет в жандармерии, идти в бывший совхоз Малая Носовка, что в полутора километрах от поселка Носовка. Она сказала, что там уже живут и работают полтора десятка военнопленных и пришлых людей. Она же, со слов мужа, сказала, что «там пока не тронут» и рекомендовала, не раздумывая, идти туда – это единственный вариант.
Шел январь 1942 года. Я остался в бывшем советском совхозе или вернее в том, что от него осталось: всего несколько построек барачного типа, три лошади, повозки, конюшня. По другую сторону железной дороги находился сахарный завод, совершенно не пострадавший при отступлении наших войск. Через месяц он уже отправлял сахар в Германию. Рядом с заводом располагался поселок рабочих этого завода. В бывшем совхозе техники не было, работало всего пятнадцать человек по разнарядке на разных работах. Немецкой сельхозкомендатуре импонировали совхозы, и они стремились их сохранить, да к тому же сахарному заводу требовалось много сырья – сахарной свеклы.
Работников совхоза комендатура не трогала и до поры не очень-то интересовалась тем, кем были рабочие совхоза и откуда. В совхозе был установлен круглосуточный пост полиции. Контингент работающих в совхозе был очень разнообразен: военнопленные солдаты, сержанты и даже батальонный комиссар, лагерники и окруженцы, партийные, торговые работники и даже совслужащие, бежавшие из Киева. Строжайшая конспирация была хорошо продумана и строго соблюдалась всеми работавшими в совхозе. Люди различных национальностей: русские, украинцы, грузин, несколько хорошо замаскировавшихся евреев – возраст от двадцати до пятидесяти лет. Директором был Жуковский, бывший директор Киевского сельскохозяйственного техникума, теперь жил в совхозе вместе с семьей.
Я представился директору. Меня поселили в комнату барака (железная кровать, домотканое рядно), и моими соседями стали: Коба Шота Семенович – импозантный грузин, интеллигент – бывший директор цитрусового комбината, батальонный комис­сар; Семен Шахновский – двадцатитрехлетний студент Киевского университета, сержант (в лагере был переводчиком); Никита Ревуцкий – партработник, украинец. Я стал четвертым. В других помещениях жили Герасим Павлович Литвак – ведущий сотрудник спецслужбы в Киеве; Конон – начальник торговли Черниговской области и другие.
Общее положение к этому времени резко обострилось, – в депо Нежина и Дарницы начались диверсионные акты, которые принимали широкие масштабы. Немцы вынуждены были принять меры для обеспечения безопасности движения по железной дороге и с этой целью стали отправлять в лагеря всех не местных. Мы знали, что в Носовке у родственников и знакомых скрывается нелегально от немцев много людей. Мы внимательно следили за действиями полиции, жандармерии и, в случае опасности для кого-либо, сразу извещали. Хотя и с ограничениями, мы все же могли общаться с населением, рабочими завода и получать информацию о жизни страны, положении на фронтах, распространять листовки, сброшенные советскими самолетами. Сборы нашей патриотической группы происходили со всеми возможными предосторожностями, принимались серьезные решения. Так как обстановка продолжала обостряться, подпольный райком отдал приказ об организации нами партизанского отряда. Надо было собрать силы: объединить, вооружить людей – все скрытно. Оперативно была выполнена большая работа в этом направлении. Налажена связь с подпольщиками при строжайшей тайне. Среди работавших в бывшем совхозе соблюдалась строжайшая конспирация членов подпольной организации, и каждый выполнял порученную руководителем работу: распространение листовок, сброшенных нашими самолетами, составление листовок для населения поселка и Носовки, доведение сводок Совинформбюро о положении на фронтах. К счастью, никто из нашей организации не нарвался на провокатора. Задания руководства выполнялись точно, но работать становилось все сложнее и опаснее.

II. Партизанская война

Носовский партизанский отряд

Вскоре мы получили приказ уходить в лес и собирать партизанский отряд. Нам сообщили, что завтра за нами должна прийти полиция, чтобы арестовать и направить в лагерь. Ночью наша группа обезоружила двух полицейских, стоявших на постах в бывшем совхозе. Запрягли лошадей, телеги загрузили продуктами со склада – и в лес. Через час мы, двенадцать человек, теперь уже партизан, были в домике лесника на окраине маленького лесочка между райцентром Носовкой и Нежином. Подошли несколько подпольщиков из Носовки с оружием: автомат, винтовки, гранаты. Среди пришедших были и опытные товарищи: участник партизанского движения в годы Гражданской войны Емельян Петрович Хахуда, председатель Носовского совета Осоавиахима Николай Симоненко и другие опытные работники, а также поселковые жители. Конечно, мы понимали, что такому маленькому отряду в окружении врага не устоять против шестидесяти полицаев, жандармерии и немецкой комендатуры. Лесочек уж очень был мал, хотя и заболочен. Необходимо подкрепление... Поэтому четыре партизана ушли искать помощь населения или другого отряда. Командиром избрали Николая Симоненко, комиссаром – Емельяна Петровича Хахуду. Жуковские в отряд не пошли и с первым поездом уехали в Киев. Препятствий с нашей стороны для этого не было, а немцы опоздали.
По предложению комиссара решено было сразу же начать активные действия, пока жандармерия и полиция не пришли в себя от просчета с нашей группой. Поскольку мы находились всего в полутора километрах от железной дороги, было решено, что четыре партизана во главе с командиром отряда совершат диверсию на железной дороге. В этой группе был и я. Связь, хорошие отношения с рабочими на путях и обходчиками мы установили заранее. Они сообщали о прохождении поездов с живой силой и техникой немцев. На железной дороге до этого времени диверсий на участке Носовка – Нежин не было. Ночью мы вышли из леса к железнодорожному полотну и, по просьбе обходчика, связали его и заперли в будке. А сами, взяв «лапы» для выдергивания костылей, так как взрывчатки у нас не было, направились к месту, где протекала маленькая речка. Перед мостом мы стали выдергивать костыли, крепящие рельс к шпалам. Не успели еще выдернуть последние два костыля, как вдруг показался паровоз с вагонами. Рельс, не освобожденный до конца, под влиянием вибрации встал на место, и это было хорошо, так как шел трехвагонный рабочий поезд. Сразу после его прохода мы продолжили работу: вынули все костыли и сдвинули рельс в сторону от колеи. В этот момент со стороны Киева на путях показалось много огней. Это шесть паровозов, сцепленных вместе, на полной скорости мчались на наш участок. Мы залегли в кюветах. Все паровозы полетели под откос и в речку, налезая один на другой, разрушая пути и мост.

Поскольку мы находились недалеко от железной дороги,
было решено совершить диверсию на железной дороге

Эти паровозы немцы срочно перегоняли в Харьков, так как там наша авиация разбомбила эшелоны с техникой и тащившие их паровозы. Паровозы, пущенные нами под откос, немцы срочно гнали для перевозок на фронт. Чтобы восстановить разрушенный мост и пути основной магистрали, ведущей на фронт, им потребовалось трое суток. По утверждению, содержащемуся в книге воспоминаний легендарного партизанского командира А.Ф.Федорова, уничтожение одного паровоза эквивалентно уничтожению трех танков на фронте. Следовательно, уже этой первой диверсией мы нанесли фашистам урон, равный уничтожению восемнадцати танков.
В ту же ночь вторая группа, более многочисленная, во главе с комиссаром Е.П.Хахудой также успешно и без потерь блокировала полицейский участок в Носовке, захватила продовольственные склады немцев и вывезла в лес все, что могла увезти: муку, крупу и другие продукты. Эти две удачные и крупные по результатам операции в одну ночь создали у полиции, да и у немцев впечатление, что осуществил их большой отряд, а не маленькая группа. Они и представить себе не могли, чтобы такие удачные операции провела группка партизан всего из двенадцати человек. Это так сильно повлияло на психику носовских полицаев, что наиболее мыслящие из них пришли к выводу: переход к партизанам для них последний шанс спасти свою жизнь и искупить их огромную вину перед народом за сотворенные ими деяния. Когда мы через два дня после ночевки на хуторе в доме лесника возвращались утром на стоянку в лес, наша повозка лоб в лоб столкнулась с двумя повозками, на которых сидели полицаи, полностью и отлично вооруженные. Во главе группы из двенадцати полицаев был начальник носовской полиции Бувайлик, студент второго курса Киевского университета, а также старший следователь полиции. Можете себе представить, что стоило такой очень хорошо вооруженной группе захватить и унич­тожить нашу малочисленную, плохо вооруженную группу партизан. Но благодаря умной тактике ведения переговоров нашему командиру и комиссару удалось убедить полицаев в существовании большого партизанского отряда, и они перешли на нашу сторону, сдали нам свое оружие, включая два станковых пулемета, автомат, три ящика патронов, двадцать винтовок и гранаты, а также теплые вещи, одеяла. Если бы полицаи знали, что действует не большой отряд, а группа из двенадцати человек, они ни за что не пришли бы к нам. Для них установили в лесу «карантин». У двоих полицаев нервы не выдержали, и они ночью ушли назад в Носовку. Утром этих двоих, а также родственников других перебежчиков, ушедших к партизанам, немцы зверски расстреляли. Наше командование приняло в отряд полицаев-перебежчиков с условием, что они кровью искупят свою вину перед народом за те злодеяния, которые они совершили. Им гарантировали жизнь на время пребывания в отряде, а в дальнейшем, мол, с ними будет разбираться советская судебная власть. Они участвовали в боях, многие погибли.
Считаю необходимым подробнее осветить судьбу упомянутых и других полицаев, добровольно пришедших к нам в отряд. Представьте, что рядом с вами воюет человек, погубивший самых близких тебе людей – жену, мать, отца, детей, даже если он покаялся и хочет искупить вину... Были случаи, когда после боя с немцами обнаруживали на трупе полицая-перебежчика дырку в затылке или в спине. Бывший начальник полиции Бувайлик в боях не участвовал – командование использовало его обширные связи для дальней разведки в Киеве и в Черниговской области. Когда вернулась советская власть, в компетентные органы на него сразу же поступило более трех сотен заявлений. Его посадили в тюрьму. Командир и комиссар нашего отряда сдержали свое слово и представили реабилитирующие бумаги. В результате Буйвалика не казнили, а направили в штрафной батальон. Двое других полицаев, оставшихся в живых, были реабилитированы, призваны в армию и отправлены на фронт.
После очень активных и результативных действий нашей партизанской группы к нам ежедневно приходили из соседних сел и городов люди, пополняя численный состав. Отряд рос и креп. Наконец-таки сбылась моя мечта – с оружием в руках отомстить фашистам за все, что пришлось пережить, за поругание Родины, за надругательства над народом и уничтожение людей. Живя в подполье, мы были во власти немцев. В партизанском отряде совсем другое дело: есть оружие, боевые товарищи – а со временем мы вошли в партизанское соединение, установилась регулярная связь с «Большой землей». В отряд пришли не просто люди разных поколений, убеждений, вероисповедания – это был народ, который поднялся на смертный бой против фашистских варваров. Мы победили в этой войне благодаря народу (в большей части бойцам и командирам Красной Армии), потому что
у народа было ощущение справедливости этой войны, была мотивация побеждать фашизм.
Лес у Носовки в полутора километрах от железной дороги, где мы располагались, хотя частично был заболочен протекавшей небольшой речкой, что служило некоторой защитой, но был очень уж мал. Землянок у отряда не было: спали, ели, готовились к боям – все у костра. Бывали сильные морозы. Иногда, во время сна у костра, у кого-нибудь прогорали сапоги. Хлеб пекли в первое время у селян и с риском доставляли в лес, а затем, когда стало невозможно, то сами в лесу выпекали коржи на железных листах. Пищу варили в больших котлах, но редко она бывала калорийной. Одежда изнашивалась, и приходилось надевать немецкую, румынскую, венгерскую, захваченную в боях. Вооружение также добывали в боях, у врага. Связи с «Большой землей» еще не было. Помощь оказывали подпольщики депо железной дороги в Дарнице (под Киевом). Они собирали, ремонтировали и передавали в наш отряд винтовки, пистолеты. Когда большие отряды Ковпака и Федорова уходили в рейд на запад, они сообщили об этом нам и областному отряду под командованием Н.Н.Попудренко. Помощи от них ждать не приходилось. Мы нашли в лесу подбитые 45-миллиметровые пушки без колес и лафета, штабеля снарядов, оставленные нашими войсками при отступлении. Умельцы привели в порядок стволы и механику пушек, поставили пушки на самодельные лафеты, используя колеса от телег, и проверили качество своей работы стрельбой, пока что в лесу... Так в отряде появились две пушки. Наш отряд использовал их при нападении на немецкие бронепоезда и воинские эшелоны.
Командир отряда Николай Симоненко дал мне задание встретиться на конспиративной квартире с руководителем молодежной нелегальной патриотической группы в городе Нежине Яковом Батюком. Яков Батюк от рождения слепой, но, несмотря на это, успешно окончил до войны Киевский университет. Группа активно действовала в депо и на железной дороге, уничтожая вражеские эшелоны и немецкую охрану, нанося большие потери врагу. На явочной квартире я познакомился с Яковом и долго беседовал с ним. Он произвел на меня очень хорошее впечатление своей эрудицией, блестящей памятью, патриотизмом, знанием хода событий партизанской войны.
Я был восхищен красотой его души, смелостью, преданностью Родине – ведь он все время находился на краю пропасти, выполняя свою опаснейшую миссию.
В августе 1943 года немцам удалось, благодаря предателю из местных, обнаружить и расстрелять группу и ее руководителя. Яков Петрович Батюк удостоен звания Героя Советского Союза (посмертно).
Наш отряд находился близко от железной дороги – основной магистрали с запада на восток и северо-восток, обеспечивавшей направления на Новоград-Волынский, Житомир, Киев, Нежин, Бахмач, Конотоп и Харьков, т.е. основные маршруты доставки немцами на фронт живой силы и техники. Мимо нас непрерывно шли эшелоны с солдатами, танками, орудиями и боеприпасами. До весны 1943 года на этой важнейшей и единственной в этой части Украины крупной железнодорожной магистрали нашим отрядом под командованием Николая Симоненко, еще до слияния в большой отряд, было пущено под откос и уничтожено двадцать эшелонов с живой силой и техникой врага.
Командиром взвода подрывников, пустившего под откос 30 эшелонов с живой силой и техникой, был Михаил Васильевич Иванов – талантливый специалист по изготовлению мин замедленного действия. Он участвовал в уничтожении бронепоезда «Адольф Гитлер», за что награжден орденом Славы.
На перегон Нежин – Носовка в одну из ночей вышла группа минеров во главе с Николаем Симоненко. После прохождения немецкого патруля партизаны на подводах подвезли две авиабомбы, у которых были отвинчены головки и отрублены стабилизаторы. В хвостовой части были вставлены тротиловые шашки с запалами от гранат Ф-1. Авиабомбы положили у рельса на мосту. К кольцу гранаты привязали шнур длиной около ста метров и из укрытия взорвали мост и эшелон с танками. Движение было приостановлено на три дня.
Когда все найденные бомбы были использованы, подрывники стали применять снаряды в ящиках, с прикрепленным обрезом винтовки, стреляющим по капсюлю снаряда. Я неоднократно принимал участие в этих операциях.
Отрядом было также разгромлено несколько комендатур жандармерии, полицейских управ, немецких постов и т. д. Вся эта боевая работа выполнялась отрядом в безлесном районе всего в 70 километрах от Киева. А жизнь в партизанском отряде закаляла волю, делала молодых взрослыми и мужественными.
Остались в памяти бои, порой очень жестокие, при разгроме управ полиции, жандармерии, а также сражения с врагом под городом Нежином, на железнодорожных станциях Куликовка, Вертиевка, Бобровицы. Это не полный перечень жарких боев, в которых я участвовал, уничтожая врага.
В бою с венграми под Казарами мы заставили их отступать. Они понесли большие потери.
Отряд быстро рос. Трудно было расположить такое количество партизан в лесу и при этом обеспечить защиту от немцев и полицаев. Только тесная и бесперебойная связь с населением, его самоотверженная поддержка, единение в борьбе с ненавистным врагом обеспечивали наше существование и активную боевую деятельность. Если некоторые из жителей хотели, но не могли по какой-то причине идти в партизанский отряд, то, оставаясь дома, старались всячески помогать партизанам. Они собирали данные о передвижениях, концентрациях немецких войск и полицейских формирований, о планах немцев по борьбе с партизанами, перевозках по железной дороге, снабжали другими необходимыми нам сведениями.
В ноябре 1941 года к селянину Черниговской области Сергею Павловичу Покиньборода ворвались немцы и потребовали указать, где находится лагерь партизан. Под угрозой расстрела пожилой человек повел немецкий отряд кружным путем к устроенной партизанами засаде. В жестоком бою каратели были уничтожены, но Сергей Павлович, повторив подвиг Ивана Сусанина, пожертвовал жизнью, но спас партизанский отряд. За этот героический поступок Сергей Павлович Покиньборода был удостоен звания Героя Советского Союза (посмертно).
Наиболее смелые устраивались работать в администрацию немецких комендатур, передавали нам списки шпионов и предателей, засылаемых в партизанские отряды, и другую важную информацию. Благодаря этому нам удавалось наносить ощутимые удары по врагу на железнодорожных магистралях и в населенных пунктах, а самим уходить из-под их ударов. Это была очень важная, поистине героическая работа населения, которое было глазами и ушами нашего партизанского отряда.

В ноябре 1941 года под угрозой расстрела Сергей Покиньборода повел немецкий отряд
кружным путем к устроенной партизанами засаде, где каратели были уничтожены

Командование отряда организовало группу разведчиков, осуществлявшую также связь с патриотами среди населения, через них оперативно получало очень важные данные, на которые необходимо было немедленно реагировать, чтобы уклоняться от ударов врага, – ведь за спиной у нас не было непроходимых Брянских лесов, где можно было бы надолго укрыться. Жители передавали нам сведения, нередко рискуя жизнью. Разведка проводила свои рейды в первую очередь для сбора такой информации, часто «на острие ножа». Руководил разведкой Голодный Дмитрий Кондратьевич – очень опытный и умный человек лет пятидесяти от роду – охотник, исходивший вдоль и поперек Черниговскую область, бывший начальник управления милиции Чернигова. Этот высокий, немного сутуловатый, спортивный человек партизанил еще в Гражданскую войну. Своим напарником в трудные, опасные разведывательные операции в селах и городах, где полно немцев, жандармерии, полиции, он выбрал меня. Нам иногда приходилось сильно рисковать, оставаясь на «дневку», то есть день пережидать на чердаке хозяина дома-явки. Риск большой, так как в селах обычно было немало немецких холуев, готовых за деньги продать нас. Очень ответственной и опасной была у партизан роль разведчика. Сотни километров прошли мы по полям, лесам, селам, железнодорожным путям, где немцы, мадьяры, румыны (патрули, охранявшие основную железнодорожную магистраль) постоянно устраивали засады. Мы побывали во многих селах, поселках, нередко встречались с врагом. Много раз, переходя через железнодорожное полотно, чудом уходили от верной смерти только благодаря чутью и опыту «старшого», отличному знанию им местности – каждого овражка, ручейка и т.п. Ценные сведения в кратчайшие сроки попадали в руки командования. И нашу работу командование очень ценило, а по ответственности ставило ее на второе место после подрывников. Дмитрий Кондратьевич своими беседами с сельскими жителями умел заслужить их уважение и любовь, поэтому нас принимали с радостью, как желанных гостей. Меня с ним объединяла большая мужская дружба, от которой зависели успех и даже жизнь каждого из нас. Конечно же мы гордились своей работой и тем, что нам ее поручили. К выполнению заданий относились с высочайшей ответственностью и серьезностью. Иногда Дмитрий Кондратьевич предлагал: «Валентин, а не зайти ли нам выпить по чарочке первача?». Кругом поля да овраги, никаких строений, а он свое: «А вот тот бугорок видишь?». Подходим поближе: землянка, дымок... А из-под земли появляется хозяйка землянки: «Дороги гости! Прошу испити – дуже гарный первачок...». Ну как же не уважить хозяйку? Путь дальний, за важными сведениями для командования.
Однажды во время разведки мне стало известно, что по Черниговской области с директивой по борьбе с партизанами разъезжает высокий чин жандармерии с небольшой охраной и переводчицей. Директивы предназначались для жандармерии и полицейских управ. После доклада командиру отряда я установил приблизительный маршрут этой группы и его день приезда в город Нежин.
Через нашу агентуру узнал, что путь группы в город Нежин проходит через поселок Кобыжчу. Отделение партизан во главе со мной приступило к выбору места засады у дороги. Внезапным нападением партизан была уничтожена охрана, а чиновник, оказавшийся в наших руках, доставлен в отряд. Командование отряда допросило его, а затем организатор акции против партизан был расстрелян.

Партизанское соединение «За Родину»

Весной 1943 года наш отряд объединился с пришедшим к нам в лес отрядом во главе с командиром Иваном Михайловичем Бовкуном (воинское звание – капитан) и комиссаром Михаилом Ивановичем Стратилатом – секретарем Носовского РК партии. На общем совете решили объединить два отряда в партизанское соединение «За Родину» («За Батькiвщину»). Командиром соединения был избран И.М.Бовкун, а комиссаром – М.И.Стратилат. Командиром 1-го полка утвержден Шеверов Александр Иванович. Командиром 2-го полка утвержден Н.Д.Симоненко, комиссаром – Е.П.Хахуда. После объединения за весну и лето подрывники нашего 2-го полка Иванов, Чоп, Якименко пустили под откос еще двадцать восемь эшелонов фашистов, в том числе два бронепоезда врага. Неоднократно и мне приходилось участвовать в операциях по уничтожению эшелонов с живой силой и техникой немцев.
Работе минеров очень мешали бронепоезда врага, курсировавшие от Киева до Нежина с целью выявления взрывных устройств, поставленных под рельсы партизанами. Каждый бронепоезд имел впереди паровоза две платформы, груженные тяжелыми рельсами или блоками, а затем шел состав, состоящий из товарных вагонов и платформ, защищенных мешками с песком, между которыми имелись амбразуры для стрельбы из пушек и пулеметов. Бронепоезда были полностью укомплектованы командами немцев с автоматами. Два таких бронепоезда каждое утро немцы пускали по путям для проверки отсутствия взрывных устройств и обезвреживания их перед началом интенсивного движения по железной дороге поездов с военной техникой, солдатами и офицерами. Командование нашего полка приняло решение захватить и уничтожить хотя бы один из бронепоездов. В составе группы из пятидесяти партизан я участвовал в подготовке и нападении на бронепоезд. Подготовка была серьезная: минеры провели тщательный расчет, установили мощные взрывные устройства под рельсами для взрывов перед бронепоездом и в его конце. Так как после взрывов предполагался штурм и захват бронепоезда. Мы расположились на откосах, рядом с рельсами вдоль пути, надеясь, что ничего непредвиденного не произойдет, так как все тщательно продумано и просчитано. Две 45-миллиметровые пушки, собранные партизанами, были установлены на боевые позиции. Все тщательно проверено. Но бронепоезд, появившийся со стороны города Нежина, не доезжая несколько метров до взрывного устройства, остановился и открыл ураганный огонь по откосам и посадкам, так что нам, лежащим на откосах, и головы поднять было невозможно, а немцы стали забрасывать нас гранатами. Штурмовать бронепоезд – наверняка потерять отряд... Взрыва позади бронепоезда не последовало, так как провода были перебиты снарядами. Наши 45-миллиметровые пушки открыли огонь по паровозу, что заставило его пятиться назад. Воспользовавшись ослаблением огня, партизаны отошли в лес, но, к сожалению, потери были большие: погибли двадцать пять ­партизан.
Огромные жертвы... До этой операции таких потерь у нас не было. Среди погибших были два моих закадычных друга: Петр Дьячук и Никита Борщев. Во время проведения этой операции Петр и я лежали на откосе железнодорожного полотна в пяти метрах друг от друга и находились в мертвой зоне при обстреле с бронепоезда. Вскоре немцы, поняв это, начали забрасывать гранатами откосы. Одна из них упала возле Петра. Он сразу же среагировал на это, схватил ее и хотел отбросить, но не успел... В последнюю секунду он своим телом накрыл ее и тем самым, спас жизни лежавшим рядом партизанам и мне. Потеря друзей – великое горе. Мы долго не могли забыть погибших.

В составе группы партизан я участвовал в подготовке и нападении на бронепоезд

Операция провалилась... Почему? Анализ показал, что немцы заранее узнали, когда и где будет проведена операция, иначе они наверняка попали бы в западню, которая была тщательно подготовлена. Не обошлось без предательства или засылки шпиона! Через некоторое время этот вывод подтвердился.
Поскольку я принимал активное участие в подготовке операции, командир поручил мне с двумя партизанами выяснить возможность засылки в отряд шпионов и выявить их. Связавшись с партизанским отрядом им. Щорса, где командиром был Збанацкий Ю. О., выяснили, что в комендатуре города Остера внедрен подпольщик Иван Петренко, у которого имелась копия списка, окончивших шпионскую школу в городе Чернигове. Лишь со второй попытки нам удалось встретиться в Остере с Иваном Петренко и получить копию списка направленных в наш отряд четырех шпионов.
Действительно, фашисты, желая уничтожить партизан изнутри, без потерь для себя, внедрили в партизанские отряды специально подготовленных шпионов. В Чернигове с этой целью была организована секретная школа из предателей. Их обучили шпионажу и заслали в отряды. Четырех шпионов не сразу удалось разоблачить, так как они были местными жителями. Провал операции с бронепоездом был делом рук одного из них – он сумел войти в группу подрывников. Несколько недель прошло, прежде чем его вычислили, получив списки выпускников школы, в том числе шпионов, направленных к нам. Последовало расследование их связей, действий в отряде и расстрел. Хорошо, что это разоблачение производилось командованием тайно и не подняло волны шпиономании.
Вскоре последовала повторная операция против бронепоезда, в которой я также участвовал. Проведена она была успешно, и нам достались большие трофеи. На этот раз совершенно внезапно для немцев прогремели взрывы одновременно и спереди и сзади бронепоезда. Они явились сигналом к штурму. Немцы не сумели отбить стремительную атаку партизан и поплатились жизнями. Захваченные четыре 45-миллиметровые пушки на колесах, снаряды к ним, пулеметы, автоматы, винтовки, ящики патронов были мгновенно спущены с платформ и отправлены в лес. Вагоны взорваны, часть из них полетела под откос: бронепоезд перестал существовать. Железнодорожные пути разрушены. Не прошло и получаса, как из Нежинского депо прибыл на подмогу второй бронепоезд, который открыл ураганный огонь, но было уже поздно: партизаны – в лесу, вне зоны огня. После этой успешной операции я в составе групп партизан участвовал еще в более чем десяти операциях на железной дороге по уничтожению эшелонов врага с техникой и живой силой, а также еще одного бронепоезда. Мы оказали очень большую помощь фронту, так как было уничтожено много техники – танков, орудий и живой силы врага.
В операциях на железной дороге бывали неординарные случаи. Один из них – трагический, освещающий трудности партизанской жизни, ее проблемы, постараюсь довести до читателя этих записок. В начале лета, получив приказ от командования соединения, группа партизан ночью опять вышла на уничтожение бронепоезда немцев, который своими действиями затруднял работу наших подрывников по уничтожению вражеских эшелонов. Подрывники заложили мину под рельс, а мы, человек двадцать партизан, расположились на откосах железнодорожного полотна. Место выбрано было не около леса, а открытое, чтобы усыпить бдительность немцев. К этому времени все посадки были по приказу немцев вырублены на 200–300 метров от путей. Среди оставшихся отдельных кустиков в десяти метрах от меня была установлена наша 45-миллиметровая пушка. Ждем... светает, бронепоезд не появляется. Вместо бронепоезда идет товарный состав. Решили взрывать, поскольку становилось уже совсем светло. Как редко случалось, взрыв произошел под тяжелым маховым колесом паровоза – заряд оказался мал, и разрушения рельс или опрокидывания паровоза не произошло. Паровоз, почти остановившийся, начал набирать скорость. Пушка должна была стрелять по паровозу, но у пушкарей какая-то задержка... выстрела нет. Через несколько секунд взрыв рядом, и что-то пролетело со свистом около моих пяток. Донесся крик. А поезд, набирая скорость, удалился. Провал операции, что редко бывало... На этот раз оплошали подрывники. Но «беда не ходит одна...». Заряжающий пушку хотел дослать снаряд в ствол пушки, но гильза снаряда оказалась деформированной, и снаряд не входил в ствол... Тогда заряжающий, пытаясь дослать снаряд, ударил его затыльником винтовки, но попал по капсюлю, и снаряд разорвался. Когда я подбежал к кустам, то увидел страшную картину: у заряжающего оторвало руки, лицо было сплошное кровавое месиво – ни глаз, ни носа, ни рта, но человек еще жил... Второй заряжающий пострадал меньше, но тоже очень сильно... Погрузили их на телегу, привезли в лагерь. Заряжающий, сильный физически и психологически парень, застонал только утром следующего дня. Положение его было безнадежным: ни врача, ни связи с «Большой землей» тогда еще не было. Ведь это могло произойти с каждым из партизан, ибо не было медикаментов, врача, медицинского инструмента. Нередко приходилось в случае тяжелого ранения, если еще можно было спасти жизнь человеку, отпиливать поврежденные руки, ноги обычной пилой без наркоза и антисептиков. Приходилось, не впадая в панику, ­смиряться с этим... Шла война, жестокая война... Да и писать об ужасах войны, ужасах смерти, которые я видел на каждом шагу, трудно. Этого невозможно пересказать, это надо пережить, чтобы навсегда возненавидеть тех, кто сделал войну своей доктриной.
В нашем соединении «За Родину» не было ни радистов, ни раций, ни медикаментов. Трудно приходилось партизанам без бани, белья и обуви, которая износилась, а белье сгнивало на теле. Вследствие этого появлялись иногда вши, чесотка. Население, конечно, старалось помогать, но разве снабдишь всех нуждающихся партизан. Иногда, правда, удавалось кое-что отбить у немцев и полицаев. Приготовлением пищи занимались женщины, старшей у них была жена Е.П. Хахуды – Марфа Тимофеевна, вместе с ней трудились Векла Скотарка и Ульяна Маруха.
Даже во время бомбежек они не покидали котлов, так как понимали, что необходимо накормить партизан. Когда повезет достать продукты, отряд сыт, ну а если нет – надо хотя бы чем-нибудь накормить партизан. Минеры после удачно проведенной операции на железной дороге получали от непьющего комиссара чарку первача, который у него всегда был в неприкосновенном запасе. Однажды, выполняя задание, я еле ушел от засады полицаев – пришлось зимой переходить незамерзшую быструю речушку по грудь в ледяной воде. Так и пришел в отряд в одежде, превратившейся в ледяной панцирь. Но все обошлось после стакана первача.

Приготовлением пищи занимались женщины. Даже во время бомбежек
они не отходили от котлов, так как понимали, что необходимо накормить партизан

Место дислокации партизанского отряда было выбрано с учетом нанесения наиболее чувствительных потерь врагу в живой силе и технике, вблизи главных железнодорожных магистралей. Лес, в котором располагались партизаны, представлял собой маленький островок среди лишенной леса местности. Всего несколько километров отделяло его от железной дороги. Частые нападения на наш лагерь полицаев, румынских, венгерских и немецких частей не позволяли нам иметь землянки, т.к. враг уничтожал их. Обычно строили одну штабную землянку, а весь отряд располагался в шалашах, зимой грелись у костра.
Вначале при малой численности использовали дом лесника, хутора, а когда отряд вырос, то при угрозе нападения превосходящих сил неприятеля меняли место стоянки. Но когда во время карательных операций немцы стали с самолетов засыпать место стоянки сотнями мин, мы отрыли щели и накрыли их бревнами. При передислокации отряда приходилось на повозках перевозить котлы, продукты, утварь. Меняли место стоянки только по ночам. Каждый партизан в своем вещмешке старался уложить миску, кружку, фляжку, ложку, нож, патроны; все это и оружие нес сам. Автоматами были вооружены только командиры и штабной взвод. У остальных партизан были русские винтовки, карабины, венгерские, румынские, немецкие штыки. По-особому комплектовались команды пулеметчиков и пушкарей.
Большинство партизан были местными, из соседних сел, городов, поселков, где оставались их родственники, которые помогали им одеждой, обувью, предметами обихода. Трудно приходилось нам отвоевывать все у немцев и полицаев с их складов и надевать захваченное у неприятеля обмундирование.
При захвате вражеского склада следовало распределение захваченной обуви, тканей, предметов обихода среди партизан. Так я получил от командира полка ткани на две гимнастерки, которые мне сшили родственники Ивана Чешуина из поселка Носовка.
Только в августе 1943 года стали прибывать самолеты из Москвы и садиться в партизанском краю на партизанском аэродроме севернее Нежина. Доставлялись с «Большой земли» оружие, боеприпасы, а также медицинский персонал и медикаменты: стало значительно легче... Наш боевой опыт с каждым днем возрастал, и мы били фашистов с минимальными потерями. Психологическое состояние было на высшем уровне. Мы знали, что наша работа оказывает морально-политическое воздействие на население.
После наших активных действий немцы устраивали засады, облавы, забирали селян в тюрьмы, отправляли их в Германию на рабский труд и в лагеря смерти. Возле села Мрин, жители которого поддерживали нас, партизан, немцы за отказ ехать в Германию вели на расстрел большую группу приговоренных. Наша рота в жестокой схватке ценой жизни двух партизан освободила их. Немцы и полицаи были уничтожены, а освобожденные селяне пришли в наш отряд. Население уважало партизан, помогало нам, чем только могло. Партизаны же испытывали чувство самоуважения, так как видели плоды успешной борьбы против фашистов, и это вдохновляло их, давало силы в этой жестокой борьбе за Родину. Без дела ни часа в лесу не сидели – постоянно боевые, продовольственные и другие операции и задания. К середине весны обстановка крайне накалилась, так как немцы не хотели мириться с присутствием партизан и начали бросать против них целые дивизии. В этих условиях, когда вся Черниговская область была насыщена дивизией СС, полицией и даже отдельными частями немцев, снятыми с фронта, партизанам приказали усилить рельсовую войну, а также не допустить уничтожения соединений и отрядов партизан. Только свежая информация обо всех перемещениях немцев, жандармерии, полиции, а также их намерениях, планах, могла предотвратить окружение отрядов партизан, позволить им планомерно наносить удары по живой силе и технике фашистов. В тяжелейших условиях необходимо было собирать эту информацию от населения. Все труднее становилось нам с напарником Дмитрием Кондратьевичем ходить в разведку и получать информацию из сел. От результатов нашей работы в такой обстановке, очень опасной и часто критической для жизни, от точности информации о передвижениях немецких частей зависела судьба соединения, возможность уйти своевременно из-под ударов превосходящих сил врага.

Рейд за Днепр

Весной и летом 1943 года немцы проводили крупную операцию силами дивизии СС с усилением (свыше семи тысяч солдат) по окружению и уничтожению партизанских отрядов на левобережной полосе вдоль Днепра и Десны. Шло мощное наступление снятых с фронта частей и головорезов СС на полки нашего соединения «За Родину». Бывали такие моменты, когда ситуация казалась совсем безвыходной, когда отряд, находясь в лесу, попадал в сплошное кольцо окружения, из которого выбраться днем было практически невозможно. Лишь наступление темноты давало партизанам шансы на спасение, так как ночью немцы боялись оставаться в лесу и уходили на опушки.
Это произошло в междуречье Десны и Днепра. С наступлением темноты и отходом из леса немцев, после жесточайшего боя, результатом которого могло быть уничтожение нашего отряда, найден был вариант выхода из окружения – пройти непроходимое болото. Очень топкое болото примыкало к части леса и выходило на опушку, где немцы не ожидали прорыва, но через триста – пятьсот метров ими было установлено наблюдение из поставленных там танкеток. Все, кто мог передвигаться, шли через болото, цепляясь руками за поваленные деревья, а затем по-пластунски переползали через дорогу на пашню перед стоящей в трехстах метрах танкеткой и уходили из окружения. До утра из окружения вырвался почти весь полк, хотя были и утонувшие в болоте, а также остались до сорока человек раненых в предыдущих боях, которые не могли передвигаться. Вынести их не представлялось никакой возможности. Командование отряда, спасая полк, с болью в сердце решило оставить раненых, стариков и детей в густой части леса на большой заболоченной поляне среди кустарника. Все понимали, на что они обречены, но теплилась надежда на счастливый случай... мы же ничего больше сделать не могли. С ранеными была оставлена, по ее просьбе и с разрешения командира, медсестра Александра Гавриловна Коваленко – мужественная молодая женщина, помогавшая раненым в такой критической для них ситуации, успокаивавшая детей и стариков.

Весной и летом 1943 года силами дивизии СС немцы проводили операцию по уничтожению
партизанских отрядов вдоль Днепра и Десны.
На фото: солдаты дивизии СС во время антипартизанской операции

На следующее утро немцы, получившие мощное подкрепление и совершенно уверенные в своей победе, пьяные для храбрости, со всех сторон пошли в лес на партизанскую стоянку, которую не сумели занять вчера. Они, не жалея патронов, строчили из автоматов. Заняв наш пустой лагерь, немцы захватили полсотни лошадей кавэскадрона, продукты и запас кож, который мы взяли на кожевенном заводе. Спьяну они чуть не перестреляли своих, наступавших с другой стороны. Обрадованные захватом стоянки и трофеями, хватив еще приличную дозу шнапса, немцы не догадались выйти из высокого, густого леса на болотистую поляну и поспешили сообщить о своей победе – разгроме партизанского отряда. Хотя они прошли рядом, стреляя в кусты из автоматов, Александра в одиночку сумела успокоить укрывшихся раненых, стариков и детей, убеждая их, что все будет хорошо. Поистине героиня! Немцы же, доложив о своей победе, сняли осаду вокруг леса, и партизаны на следующую ночь вывезли всех спасенных в села, где не было немцев.
Трудоемкая работа по сбору в селах подвод, лошадей для вывоза из леса раненых, стариков, детей легла целиком на Дмитрия Кондратьевича, меня и приданного нам отделения партизан. Убедившись, что блокада снята, с самого утра начали организовывать мобилизацию в неконтролируемых немцами селах лошадей и повозок, а их потребовался не один десяток. Поэтапно ночью всех оставшихся в лесу раненых, стариков, детей вывезли в безопасные места.
Уворачиваясь от удара превосходящих сил врага, наше соединение «За Родину» совершило поход через Десну, Днепр и Припять, а немцы в это время прошли через оставленные нами места нашей постоянной дислокации. Во время рейда также шли бои, но иногда у меня происходили приятные встречи с людьми, которые двумя годами ранее, осенью 1941 года, оказывали мне гостеприимство и помощь. В частности, я встретился с учительницей, оказавшей мне тогда огромную и моральную и материальную помощь. Какой же приятный был разговор с ней... Николай, партизанский связной из села Замошни, где я целый месяц дожидался связи с партизанами, встретился мне случайно в местном партизанском отряде. От него я узнал, что тогда, в 1941 году, отряд, с которым он был связан, ушел в Брянские леса.
Находясь в рейде за Днепром, мы немного пришли в себя после непрерывных ожесточенных боев и голода, сопровождавшего нас на протяжении карательной операции фашистов против нашего соединения. Затем командованием партизанского движения нам было приказано вернуться в свой прежний район действий и опять «оседлать» железнодорожную магистраль Киев – Нежин – Харьков. Начался рейд возвращения к местам постоянной дислокации, то есть опять в Носовский лес южнее Нежина. Нашей 4-й роте второго полка было приказано прикрывать тылы рейда при форсировании соединением Днепра и Десны. Немцы и полицейские старались не пропустить колонну, сидели у нее на хвосте, но сил для разгрома у них не хватало. Бои шли постоянно. Во время ночной переправы батальонов через Десну в селе Максим мы держали оборону, не давая немцам прорваться к реке. Поскольку плавсредств было мало, мы только к утру, оторвавшись от преследователей, начали переправу нашей 4-й роты под жесточайшим огнем немцев и полиции. Переправившись на другой берег, мы затопили плавсредства и ушли от преследователей. Но так как переправа задержалась, рота оказались днем на открытом берегу в местности, лишенной леса. До леса было далеко... Прошли несколько километров, но из-за усталости от боев, дойти быстро до леса не было сил, да и двигаться днем по полям, где рядом в селах полиция и немцы, очень опасно – нас могли обнаружить. Вскоре около села Олишевка заметили маленькую рощицу с оврагом в ней. Было принято решение устроить привал-«дневку», а вечером опять продолжить путь. Расположились в рощице, радуясь, что нет стрельбы и можно немного поспать. Выставили на деревьях часовых для обнаружения полиции или немцев. Никаких костров – полная маскировка. Свалились в мертвецкий сон, но около семи вечера крик: «Немцы!». Все за оружие, но мадьяры (венгры) уже подошли вплотную к цепи партизан, залегших у края оврага. Завязался и три часа непрерывно длился ожесточенный бой. Мы бились до последнего: отступать было некуда – поле, а по сообщениям наблюдателей, недалеко стоял готовый изрубить нас эскадрон. Выбора нет... Только бы продержаться до темноты! К несчастью, патроны на исходе. Экономя их, уже несколько раз сходились врукопашную, оттесняя венгров, которых оказалось в десять раз больше, чем нас... Единственная надежда – на подарок с «Большой земли» – противотанковое ружье с двумя ящиками снарядов. Поскольку отбиваться было нечем, командир роты Коба принял решение использовать ПТР, как последний шанс к спасению, и отдал приказ взять на прицел командный пункт мадьяр. Они пошли в очередную атаку и обрушили на нас шквал огня. Наш бронебойщик точно стреляет по мадьярскому командному пункту, снаряд попадает в повозку с боеприпасами. Происходит мощный взрыв, которым убит командир мадьярской части (вероятно, очень заслуженный, так как на его мундире оказалось много орденов). Из-за потери командира у венгров возникает замешательство: атака захлебнулась. Мадьяр охватила паника – у партизан пушки! Мы пользуемся этим и бросаемся в атаку, завязывается ближний рукопашный бой. Противник отступает, бросив боеприпасы, повозки, раненых. Стало темнеть, и мадьяры уходят в село по квартирам, потери у них весьма значительны... Выдержать этот бой с противником, численно превосходящим партизан в десять раз, и разгромить его было нелегким делом. Своих раненых, а они были, мы повезли в лес на отбитых у врага повозках и за ночь добрались до лесного массива, где можно было немного передохнуть и оказать помощь раненым партизанам.

Фронт приближается, бои все жарче

Обобщая образ нашего врага, мы говорим о «немцах», но нам чаще приходилось воевать с их союзниками: венграми, румынами, итальянцами. Так, например, бои у Олишевки мы вели с чисто венгерской (мадьярской) частью. Увидели, на что способен русский солдат-партизан, – и через некоторое время из этой части мы получили значительное пополнение нашей интернациональной роты: двадцать два мадьяра добровольно перешли к нам партизанить. Они верно, честно, стойко прошли боевой путь вплоть до победы над фашистской Германией. В отряде сражались также пятнадцать румын, два немца (один из них унтер-офицер). Все они пришли сами, добровольно и оказали нам значительную помощь. Но серьезные дивизионные операции с применением танков, артиллерии и даже авиации проводили только сами немцы. Из бомболюков их самолетов сыпались на нас мины, которые причиняли более ощутимый урон, чем обычные авиабомбы. В лесу они были эффективнее, поскольку их осколки охватывали большие площади.
Наше соединение было многонациональным: русские, украинцы, узбеки, евреи, грузины, но наш второй полк состоял в основном из украинцев Черниговской области и русских. Иногда здесь сказывались местнические интересы. Когда соединения С.А.Ковпака и А.Ф.Федорова ушли в дальние рейды на запад, наше партизанское соединение, став одним из ведущих в Черниговской области, действовало очень активно. Рядом с нами севернее успешно сражался областной отряд под командованием Н.Н.Попудренко, но гибель командира летом 1943 года заметно сказалась на действиях отряда. Командованию нашего соединения совместно с областным отрядом (у них имелась рация и код) удалось наладить связь с «Большой землей». Самолеты из Москвы прилетали на наш партизанский аэродром севернее города Нежина, снабжая нас оружием, боеприпасами, радиоприемниками и рациями. Привозили газеты и другие необходимые нам вещи. Заработала авиапочта, и 5 августа 1943 года я впервые после двухлетнего перерыва получил возможность послать письмо домой, которое по моей просьбе летчиком было передано в собственные руки родителям, не знавшим обо мне ничего после трагедии крушения Юго-Западного фронта. Ведь для Верховного и его штаба мы перестали существовать: были уничтожены списки частей и людей, воевавших в них. Нас окрестили «без вести пропавшие», а далее еще сильнее – «изменники Родины». Бездарное планирование ведения военных действий в начальный период войны полностью на совести Верховного, до и после начала войны проводившего авантюристический, преступный курс уничтожения лучшей части народа и командования Армии. Но мы, «без вести пропавшие», не предали Родину, а боролись, воевали, имея за плечами армейскую выучку и опыт жестоких боев первых месяцев войны, составляли костяк партизанских отрядов. Сколько замечательных друзей, «без вести пропавших», погибло в жестоких схватках партизан с фашистами! Они героически сражались и погибали, а дома ждали хоть какой-нибудь весточки о них, но герои умирали безымянными.

Наше соединение было многонациональным: русские, украинцы, узбеки, евреи, грузины...

Восстановление доброго имени людей, оказавшихся в плену в первый год войны во время наших отступлений и огромных по масштабу окружений, является необходимым, как и проблема захоронения тех, кто безвестно остался лежать на полях сражений. Подвергались также репрессиям не только военнопленные, но и гражданское население, находившееся на оккупированной территории. В странах антигитлеровской коалиции к военнослужащим, попавшим в плен, и их семьям относились уважительно и выплачивали пособие. У нас же начальник Главного политического управления Красной Армии заместитель наркома обороны МехлисЛ.З. с подачи сверху заявлял, что каждый, кто попал в плен, – предатель Родины. Он обосновывал это тем, что каждый советский человек, оказавшись перед угрозой плена, обязан покончить с собой. Это было требование, чтобы к погибшим миллионам на войне прибавились миллионы самоубийц. После войны даже вернувшиеся, пройдя этот ад, бывшие военнопленные должны были дома встретить такое к себе отношение, чтобы они раскаялись в том, что в 1941 году не лишили себя жизни. Неизвестный солдат, похороненный у Кремлевской стены, – этот солдат, на которого не пришла похоронка, и он тоже из категории пропавших без вести. О грубых нарушениях по отношению к семьям пропавших без вести говорилось еще в 1956 году в постановлении ЦК КПСС и Совета Министров СССР от 26 июня 1956 года, к сожалению, это постановление было секретным, поэтому бывшие военнопленные об этом не знали. Через шестьдесят лет, исправляя допущенные ранее ошибки, был решен вопрос на государственном уровне о военнослужащих, побывавших в плену, и были внесены изменения в статью 2 Федерального закона «О статусе военнослужащих» от 22 июня 2007 г. №119 ФЗ по которому за военнослужащими, захваченными в плен, сохраняется статус военнослужащих и льготы. Теперь плен больше не считается предательством, за солдатами, попавшими к врагу, но не перешедшими к нему на службу, сохраняются все льготы и привилегии.
Гитлеровцы после своей широкомасштабной карательной операции, не принесшей им ожидаемых результатов, убеждались, что партизаны не уничтожены и, возвратившись на прежние места, активно действуют. Это их бесило, но сил для уничтожения партизан у них уже не хватало, снять войска с фронта, где их крепко била наступавшая Красная Армия, было невозможно. Немцы, полиция, жандармерия возмещали свою злость на населении сел и городов. Лютуя, сжигали целые села, на жителей устраивали облавы и пытались блокировать партизанские отряды в лесах.
Летом 1943 года наш 2-й полк соединения «За Родину» оказался блокированным в лесу. Во всех селах вокруг находились немцы, полиция и отдельные части румын и венгров – кольцо вокруг леса оказалось замкнутым. Вырваться из него невозможно – врагов больше.
Уже десять дней едим только траву, кору деревьев, да однажды забрели два бычка, которых моментально съели. Командир полка Николай Симоненко приказывает мне, много раз ходившему уже на опасные операции, взять с собой трех партизан, две подводы и проникнуть в село, полное немцев и полиции, за продуктами. Он говорит, что продовольствие крайне необходимо, ибо бойцы отряда от голода теряют волю к победным действиям. Нам удалось без шума ночью проехать в село, через связных селян быстро собрать хлеб, свиней, картофель, крупы, чеснока, несколько мешков муки. Нагрузили две полные подводы, нас напоили, накормили. Вдруг получаем сигнал: кто-то сообщил о нас немцам и скоро они будут здесь. Полиция была уже в нескольких сотнях метров от нас, когда наши две подводы тронулись и скрылись в кустах. Полицаи открыли ружейный огонь, пули летели над головой, но мы въехали в лес и там нас прикрыли наши партизаны. Задание было выполнено. Вскоре мы получили поддержку первого полка и разорвали кольцо вражеских сил.
Летом ожесточилась и усилилась «битва на рельсах» – мы еще крепче оседлали железную дорогу. Почти каждый день, начиная с июля месяца ходили подрывники на важнейшую железнодорожную магистраль и пускали под откос эшелоны с техникой и живой силой врага. Перегоны Киев – Носовка, Носовка – Нежин, Нежин – Конотоп полностью контролировались партизанами. Составы врага летели под откос. До осени было проведено сорок восемь удачных операций на путях, в десяти из них участвовал и я. Активно участвовал в уничтожении шести паровозов, двух бронепоездов, трех железнодорожных мостов. Сорок восемь эшелонов не попали на фронт – техника и живая сила были уничтожены. А каждый взорванный эшелон, мост, водокачка на восток от Киева – подвиг, как утверждало руководство партизанским движением Украины.
С приближением фронта немцы пытались укрепить позиции на Днепре и других водных преградах, поэтому они стали перебрасывать сюда части СС и дивизию из резерва. Воспользовавшись этим, советские войска на фронте нанесли удар по румынским и венгерским дивизиям, обратили их в бегство. Воодушевленные этими победами, смело и результативно действовали под командованием Николая Симоненко партизаны 2-го полка, где был я. Участились наши с Дмитрием Кондратьевичем разведывательные рейды по селам, занятым немцами и полицаями, в целях выяснения обстановки и намерений врагов в отношении партизан. В нескольких случаях мы едва избежали гибели из-за предательства отдельных мерзавцев.
Однажды вызывает командир полка меня и еще трех партизан, приказывает немедленно выехать на телеге к шоссе Конотоп – Киев, которое шло параллельно железной дороге. Там, по полученным им сведениям, двигаются колонны румынских и венгерских войск. Офицеры уже не могут управлять этой стихийной массой солдат, которые частично побросали оружие и требуют отправки домой. Мы, четыре партизана, появившись перед одной из колонн венгров или румын, зачитали им обращения нашего командира и потребовали сдачи оружия. Офицеры сдавать оружие не пожелали, но кроме двух выстрелов по партизанам ничего сделать не смогли – были обезоружены своими солдатами. Менее получаса потребовалось, чтобы телега была полна винтовок и мы возвратились в лагерь. Через день опять операция: поездка на свиноферму – в отряде опять нечего было есть. Ферма охранялась немцами – они собирались на следующий день отправить свиней в Германию. Мы разоружили охрану, забрали скот и обеспечили питанием партизан. Да и что говорить: каждый день операции то на путях, то немцев уничтожать, то сено, подготовленное к отправке в Германию, сжигать, спасать население сел, топить «немецкие» пароходы и баржи на реках, чтобы помешать отступающим немецким войскам переправиться на западные берега. С приближением фронта задачи ставились все более сложными, а иногда и трудновыполнимыми.

Битва за Днепр

К участию партизанского соединения «За Родину» в войсковой операции форсирования Днепра, захвате плацдармов на западном берегу готовились основательно. Битва за Днепр – одно из важнейших событий на пути разгрома нацистской Германии в годы Великой Отечественной войны. Новая техника и талант командующих в грандиозной битве под Курском (Прохоровка) сломали хребет немецкой армии, наши войска одержали победу и положили конец наступательным действиям немецких войск. Но немецкая армия все еще сопротивлялась и старалась повернуть историю вспять, создавая «Восточный вал» на западном берегу Днепра и отводя туда, в созданные укрепления, немецкие войска.
В конце лета 1943 года севернее и южнее Чернигова партизаны стали образовывать и удерживать целые районы, где власть уже была партизанская, а не оккупационная. Немцы больше не господствовали на Черниговщине. Они даже не могли воспрепятствовать посадке советских самолетов на партизанском аэродроме севернее города Нежина. Так десантники-партизаны полковника Шукаева М. И., приземлившись на базу партизанского соединения «За Родину» у Нежина, переправились через реки Десну, Днепр, Припять и вышли в район Шепетовка – Ровно. Фронт приближался, и нам была поставлена задача: обеспечить надежное и быстрое преодоление нашими наступающими войсками таких больших водных преград, как реки Десна, Днепр, Припять, для чего изготовить переправы и захватить плацдармы на западных берегах этих рек. Задача чрезвычайно важная и архитрудная. Предстояло готовить наплавные (притопленные) мосты, плоты, собирать лодки, другие плавсредства для переправы бойцов армии. И это необходимо было делать одновременно с усилением «рельсовой войны», чтобы сорвать переброску вражеских резервов на фронт, уничтожить перебрасываемую технику. Наше соединение «За Родину» с поставленной задачей успешно справлялось, нанося огромные потери врагу. Ежедневно летели под откос поезда с вражескими войсками и техникой, производилась заготовка леса для мостов, собирались лодки.

Была поставлена задача: обеспечить надежное и быстрое преодоление нашими войсками
водных преград через реки Десна, Днепр, Припять. Предстояло изготовить
наплавные «притопленные» мосты, плоты, собирать лодки, другие плавсредства

Г. К. Жуков в своих мемуарах, подчеркивая роль партизанского движения в войне против немецких оккупантов, писал: «Они (немцы. – Авт.) никак не думали, например, что им придется в Советском Союзе драться на два фронта: с одной стороны, с Красной Армией, с другой – с мощными партизанскими силами, активно действующими под руководством многочисленных подпольных организаций в тылу врага».
Я ушел в лес партизанить в составе подпольной группы из бывшего совхоза Малая Носовка Носовского района Черниговской области. Отряд из двенадцати человек под руководством выбранного нами командира Николая Симоненко начал активно действовать южнее Нежина весной 1942 года. Очень активно действовал и я, был у командования на хорошем счету – разведчик. Весной 1943 года в нашем районе появился и соединился с нами отряд под командованием Ивана Михайловича Бовкуна и комиссара (секретаря Носовского подпольного райкома партии) Михаила Ивановича Стратилата, большинство в котором были не местные жители, а люди, пришедшие из городов. За объединенным соединением сохранили название «За Родину». Командование соединения в лице Николая Дмитриевича Виноградова – начальника политического и особого отдела соединения и Леонида Гощинского – начальника особого отдела первого полка летом 1943 года, учитывая мой большой опыт разведчика и ради пользы дела предложило мне перейти в 1-й полк Шеверова Александра Ивановича в подчинение особого отдела. Я предложение принял и участвовал в выполнении особых разведывательных заданий против полиции и немецких войск на западном берегу Днепра.
Во главе отделения партизан-разведчиков получил задание составить карты расположения огневых точек, укрепленных ДОТов, ДЗОТов «Восточного вала» немцев на западных берегах Днепра, Припяти в районах Домантово – Сорокашичи – Чернобыль – Теремцы.
Сведения об укреплениях немцев, передвижениях и скоплениях немецких войск регулярно сообщались командованию партизанского соединения «За Родину». В заданном районе группа выявила двенадцать укрепленных огневых точек системы обороны «Восточного вала».
В Чернобыле была спасена подпольная группа и пятнадцать подпольщиков ушли с нами в партизанское соединение «За Родину». Небольшой местный партизанский отряд присоединился к нам. За период рейда группой разведчиков было уничтожено более пятидесяти немецких солдат.
Поскольку немецкое командование хотело создать на рубежах крупных рек неприступный оборонительный рубеж, очисткой правобережья этих рек от партизан занялись механизированные и танковые части СС. Срочно была необходима разведка местонахождения и действия этих вражеских частей, чтобы предупреждать и спасать от немцев партизанские батальоны, переброшенные на правые берега рек. Небольшие партизанские отряды из местного населения потеряли много бойцов из-за того, что не была должным образом организована разведка, а потому не было маневренности, необходимой для ухода из-под ударов немецких войск. Один партизанский отряд из-за отсутствия предварительной разведки был уничтожен полностью немецкими карателями. Разведка все время держала связь с соседними отрядами и наблюдала: где немцы создавали мощный «Восточный вал» – цепь непрерывных дотов и укрепленных пунктов на правом высоком берегу реки. У группы работы было невпроворот, так как от командования постоянно шли запросы об обстановке вокруг соединения. Фронт приближался. Красная Армия, одержав грандиозную победу под Курском, в целях реализации ее результатов готовилась к наступлению на преодоление больших водных преград рек Десна, Днепр, Припять и «Восточного вала». На фронте протяженностью 1400 км началась «битва за Днепр» – одно из важных событий на пути разгрома нацистской Германии в годы Великой Отечественной войны.
Войска Центрального фронта под командованием К.К.Рокоссовского возобновили наступление в районе Севска. Стремительным ударом, преодолевая упорное сопротивление немцев, они прорвали их оборону на реке Десне и с активной помощью партизан соединения «За Родину» 15 сентября освободили город Нежин, а 21 сентября с боем овладели городом Черниговом. Мы не только помогали Красной Армии осуществлять с ходу форсирование Десны, но и активно готовились к выполнению следующего важнейшего задания Ставки Верховного Главного Командования. Партизанским соединениям Украины, располагавшимся вдоль Днепра, в том числе соединению «За Родину», предстояла серьезная и трудная задача обеспечить форсирование Днепра партизанами с выходом на правый берег и образовать на нем плацдармы и закрепиться на них. Далее нам следовало по заданию Ставки и Украинского штаба партизанского движения обеспечить частям Красной Армии с ходу форсирование Днепра по притопленным переправам, уже наведенным партизанами и обороняемым ими от попыток немцев ликвидировать как переправы, так и плацдармы. Мы были участниками войсковой операции «Народная борьба» в тылу немецких войск. Она являлась важным фактором в стратегических планах Верховного Главнокомандования и принималась в расчет при разработке крупных наступательных операций. Партизанские соединения получали конкретные боевые задачи. С большими потерями в кровопролитных боях с немцами удалось создать и удержать как переправы, так и плацдармы.
Командующий Центральным фронтом генерал-полковник К.К.Рокоссовский, после разгрома немцев под Прохоровкой направил 13-ю армию генерал-лейтенанта Н.П.Пухова на форсирование с ходу рек Десна, Днепр, Припять. В первом эшелоне находился 17-й стрелковый корпус генерала Бондарева, а на острие удара – 70-я гвардейская генерала Гусева и 322-я стрелковые дивизии. Войска 70-й гвардейской дивизии вслед за 203-м и 207-м полками переплавлялась через Днепр по двум переправам, наведенным партизанами в Теремцах и Верхних Жорах. Задержка на сутки могла обойтись всей армии слишком дорого, т.к. форсировать Днепр пришлось бы под более сильным огнем перегруппировавшихся немцев, а части Красной Армии не имели артиллерийской и авиационной поддержки – они отстали. К захваченным плацдармам 13-й армии немцы подтягивали несколько танковых дивизий. Враг контратакует, бомбит, обстреливает переправы, затрудняет снабжение и эвакуацию раненых. Бои войск 13-й армии за плацдармы на Днепре и Припяти сыграли исключительную роль в успехе Киевской наступательной операции. Ими были скованы крупные танковые силы врага, отвлечено внимание от Лютежского плацдарма, где развертывалась мощная ударная группировка для освобождения столицы Украины – Киева. Верховное командование противника, осознав угрозу, которую создала 13-я армия на стыке групп «Юг» и «Центр», предпринимало самые энергичные меры, чтобы уничтожить плацдармы. Немцы дополнительно выдвигают две танковые дивизии и несколько пехотных.
Преодоление с боями трех крупных многоводных рек – Десны, Днепра и Припяти в такие короткие сроки – беспрецедентный случай в истории военного искусства. Черниговско-Припятская наступательная операция, в которой активную роль сыграла 13-я армия и ее 17-й стрелковый корпус, имела большое значение. Усилия соединений 13-й армии были отмечены приказом Верховного Главнокомандующего – двести одному воину за форсирование рек было присвоено звание Героя Советского Союза. Первым из них значился командарм 13-й армии, генерал-лейтенант Николай Павлович Пухов, проявивший недюжинное военное искусство и мужество при управлении вверенными ему войсками.
«Партизаны, привлеченные для оказания помощи 13-й армии, сделали очень много, чтобы захватить переправы и собрать возможно больше плавсредств», – Н.П.Пухов.
Мы на себя приняли страшные удары немцев при обеспечении форсирования Днепра бойцами Красной Армии. К исходу дня 21 сентября части левого крыла Центрального фронта вышли севернее устья реки Припяти к Днепру и начали его форсировать по переправам нашего полка соединения «За Родину» у Теремцов и Домантова. Вот как зафиксирован в книге «Великая Отечественная война» под общей редакцией генерал-лейтенанта П. А. Жилина ход событий: «Первыми преодолели Днепр войска 13-й армии. Подразделения 203-го и 207-го полков 70-й гвардейской дивизии генерала Гусева уже в ночь на 21 сентября при содействии партизанского отряда «За Родину» форсировали Днепр в районе Теремцы. Одновременно ожесточенные бои велись за захват плацдармов на реке Припять. Форсирование Днепра и Припяти потребовало огромных усилий. Враг то и дело переходил в контратаки. Гитлеровская авиация осуществляла удары по переправам». Активно шел поток воинов Красной Армии по наведенным нами переправам у Домантова, куда устремились бойцы 70-й и 322-й дивизий. На переправе у Теремцов партизаны несли большие потери, но не позволили немцам захватить переправу. Тогда немецкое командование направило на уничтожение переправы свыше пятидесяти бомбардировщиков. Такого страшного боя, такой ужасной бомбежки я до этого еще не испытывал, хотя бомбежек перенес немало. Жертвы были громадные. Ценой жизни ста пятидесяти партизан (из ста восьмидесяти пяти) наш полк отстоял переправу, обеспечив проход наших войск. Во время налета я находился на наплавном мосту недалеко от берега. Взрывная волна сбросила меня с моста, но, к счастью, не в воду, а на песок, и я потерял сознание... Подоспевшие части переправились через чудом уцелевшую переправу на плацдармы, удерживаемые партизанами... Среди разбросанных трупов обнаружили меня – контуженного, но живого. Медики оказали мне помощь... Когда я очнулся, то первое что увидел: березы вокруг стояли голые – на них после жестокой бомбежки не осталось ни одного листочка. Беспрерывным потоком шли части на правый берег Днепра и Припяти по нашим переправам. Я горд тем, что в самые тяжелые дни служил Родине, ведь я находился в том месте и с войсковой частью, которая первой форсировала реку Днепр и заняла плацдарм на его правом берегу.
Тяжесть потери друзей разрывала сердце, ведь с ними вместе прошли долгий и тяжелый путь в боях с фашистами, но удовлетворение тем, что важнейшее задание Родины полностью и отлично выполнено, наполняла наши души.

Ты увидел бой, Днепр – отец-река...
Мы в атаку шли под горой.
Кто погиб за Днепр, будет жить века,
Коль сражался он, как герой.

Е. Долматовский

Завершился последний этап партизанской войны соединения «За Родину»: сложнейшей и кровопролитной операции по обеспечению форсирования рек Десна, Днепр и Припять. Наши действия в этой операции получили наивысшую оценку командования.
Прав был Александр Довженко, сказав: «Партизаны – наша слава, наша гордость...».
Советские войска двинулись дальше на Запад, а мы, похоронив наших товарищей, отправились в город Чернигов на расформирование.

Валентин Федорович Старостин

Не знаю, удалось ли мне, участнику партизанской войны, достаточно интересно и убедительно рассказать об истории возникновения и развития партизанского соединения «За Родину», в котором я воевал с самого начала и вплоть до его расформирования после освобождения Киева, о боевых подвигах и буднях партизанской жизни.
В октябре 1943 года партизанское соединение было расформировано, и меня направили командиром взвода рабочей роты 8-го военно-восстановительного Черниговского управления Днепропетровского военно-восстановительного управления речного флота СССР; с января 1944 года – командир взвода 7-го военно-восстановительного отряда Киева, с июля 1944 года – начальник 3-й части 4-го военно-восстановительного отряда города Новгород-Северский.
В соответствии с постановлением СНК СССР №918 от 25 июля 1944 года я был отозван из армии и в октябре 1944 года приступил к учебе в МАИ. После окончания института я был распределен в ОКБ 240 Сергея Владимировича Илюшина, участвовал в создании Ил-18, Ил-62 и военной техники. В 1964 году был назначен на должность заместителя Главного конструктора КБ «Салют» под руководством академика Челомея Владимира Николаевича, участвовал в создании ракетоносителя «Протон» и боевой ракеты «Рокот».
Тридцать лет активно работал в Московском городском комитете ветеранов войны.
Я выполнил свой долг и не уронил чести и достоинства гражданина своей Родины.

Старостин Валентин Федорович,
1921 года рождения, инвалид I группы по военной травме