Трунович Мария Никитична
Родилась в сентябре 1912 года
в Витебской области
Я хочу рассказать об удивительной семье, уроженцах местечка Улла Витебской области Белоруссии, частью которой волею судьбы я стала.
СЕМЬЯ ТРУНОВИЧ
Родоначальником этой огромной семьи был плотогонщик Никита Степанович Трунович. У него и его жены Александры Миновны было семеро детей – четыре мальчика и три девочки. Братья Александр и Филипп стали: один учителем русского языка и литературы в Москве, другой – учителем физики и математики в Белоруссии. Оба в 1937–1938 годах были репрессированы и расстреляны. Сестра Анна была учителем химии и биологии. Долгие годы она преподавала на Чукотке и на Колыме, затем в Москве. Два других брата, Григорий и Леонид, стали изыскателями железных дорог, участвовали в восстановлении железных дорог во время войны, попадали в окружения. В 50-х годах они принимали участие в секретнейших экспедициях: в строительстве Трансполярной магистрали Салехард – Игарка (ныне «Мертвая дорога»), которую часто называют «стройка 503», а также в строительстве железнодорожного тоннельного соединения острова Сахалин с материком «стройка 506». Еще одна сестра – Ефросиния стала гидрометеорологом, настояла на распределении в Якутск, где, как аэролог, обслуживала переброску боевых самолетов из Америки на Чукотку и далее в Якутск, Красноярск и на фронт. Вместе с мужем Матвейчуком Георгием Ивановичем, одним из первых полярников, участником войны, провела восемь лет на острове Диксон. После перевода мужа в Антарктические экспедиции стала преподавателем московского института. Все они работали на ПОБЕДУ.
Плеяда наших старших родственников была «заражена» романтикой в любых ее проявлениях. Считается, что это явление было распространено в 60–70-х годах. А что двигало людьми в 30-х? Мороз 50–55°, дуют ветры и метет пурга. Им были чужды карьеризм, корысть, пустословие и тщеславие.
От старших родственников романтикой «заразились» и их дети. Они ездили за романтикой, за впечатлениями на Чукотку и Колыму, в Якутию и на Крайний Север, на Северный и Южный полюса. Прошли в сапогах по лесам и горам Центральной России, вгрызались в недра земли родной, пересекали реки и мари Сибири и Сахалина, на научно-исследовательских суднах пересекли Тихий и Атлантический океаны, моря и реки. Всего и не перечислить.
Среди них были инженеры института «Мосгипротранс»:
Леонид Никитич Трунович – гидролог отдела «Искусственные сооружения» с 1937 года, Указом Президиума Верховного Совета СССР он был награжден медалью «За доблестный и самоотверженный труд в период Великой Отечественной войны»;
Александр Леонидович Трунович – сметчик отдела «Изыскания и проектирования ж.д.» с 1966 года, много лет проработавший в суровых условиях БАМа и Якутской магистрали;
Александр Викторович Трунович – изыскатель и проектировщик отдела «Изыскания и проектирования ж.д.» вторых путей многих направлений с 1961 года.
Здесь же короткое время работали и другие представители семейства: Трунович Сергей Викторович, Трунович Антон Александрович и Трунович Илья Александрович.
Но я не упомянула еще одну дочь Белоруссии (город Улла) – Марию Никитичну Трунович, в замужестве Маркович. К началу войны у нее на руках оказалось четверо детей – свои дочь восьми лет и сын четырех лет, дочь репрессированного брата восьми лет и сын сестры Анны четырех лет. А также очень больная мать. Надо сказать, что Мария Никитична в совершенстве знала немецкий язык.
Немецкие войска вошли в городок Улла на десятый день после объявления войны, перед этим разбомбив военный аэродром, примыкающий к дому Марии. Пытаясь убежать от немцев, они переправились по разрушенному мосту через реку Западная Двина, но и на другой стороне бомбили. «...А бой вовсю. Я держу одного за руку и держу другого за руку. И бежим. А мама бежать не может, больная была. И я все говорю: «Мама, не отставай. Мама, не отставай». Она говорит: «Иди, иди, а я говорю: мама, тебя не покину. И тяну вас за руки, а пули все время разрывные около нас». Это строки из воспоминаний Марии Никитичны.
Удивляет н невероятная вера в свой народ, в свое государство этой мужественной женщины – матери Марии. Уже будучи очень больной, она в первые месяцы оккупации говорила своей дочери, которую охватил страх за свою жизнь, за жизнь детей на оккупированной земле: «Дочушка, послушай меня, старую. Немцев тут не будет, вот увидишь, это я даю тебе слово. Я помру, но ты дождешься, их тут не будет, их прогонят. Ну, может, года 3–4 здесь будут немцы. И увидишь и попомнишь мои слова».
И, действительно, она умерла в конце 1944 года, в день освобождения города Улла.
Здесь хочу привести слова французских исследований времен войны с Наполеоном. «Патриотизм русских крестьян был тогда тем самоотверженнее, что они жили в своем Отечестве под крепостным ярмом. Но для них, в отличие от некоторых представителей дворянства или духовенства, Родина и крепостное право не были синонимами». Массовый патриотизм населения, с которым французская армия столкнулась в подобных масштабах чуть ли не впервые. Случаи измены были скорее исключением, чем правилом, и в целом население западнорусских губерний восприняло приход французов как нашествие захватчиков. Недаром Наполеон жаловался, что русские воюют «не по правилам», что за топоры взялось то самое мужичье, которое он мог бы освободить от крепостничества.
То же можно сказать и о сталинских временах, о временах фашистской оккупации.
Из воспоминаний М.Н.Трунович:
«И пожевать, все разбито, ничего нет, есть нечего. Что, что нам делать. Шалудки ели от бульбы. Ну, а мы так голодали, пока уже не выросла новая бульба.
Ну, как мы жили и страдали – это не надо говорить. Ну, жили мы, конечно, в этом доме своем, разбитом, ели траву. Очень мы голодали. Родственник Кореневский Иван Федорович был оставлен в подполье парторганизацией. Он все ходил к нам, но мне ничего не говорил. Стала ПАРТИЗАНСКАЯ ЗОНА за рекой Улянкой. И понадобились сведения. И вот приходит он ко мне и говорит: – Послушай, иди работать в разведку. В партизанской зоне велели обязательно в Улле организовать разведывательную группу. Иди. Я говорю: – А как же у меня такая семья – четверо детей. Яговорю: – Ладно, я согласна. И пошла я.
У меня кличка – Татьяна. Я была старшей, а у меня было 4 разведчика. Одна из них – старая старуха. Она была кулачкой, но была за Советскую власть. Они приносили мне сведения, и в Москву. Моя группа была в деревне, у них была рация. У них было там 7 человек.
Все сведения передавала точно, и мне столько благодарностей было. В Москву и в Витебск и все что надо было сообщала – где какие войска, где какие орудия. Про городок Уллу все рассказывала: как Уллу бомбили, и сколько мин было. Это большой риск.
В Улле были двое немцев, которые работали со мной. Одного звали Рудольф. Это был чистокровный немец, молодой. Я его боялась. А другой, пан Кашинский, это был поляк. Вот, он, бывало, приходит, а там была большая карта нашей России. Он приходит – Марийка, давай скорее карту. Сейчас же на полу расстилает и показывает – где русские победили, где что, точки чиркает, показывает. И он скручивает опять, ховает эту карту. И вот так они мне очень помогали. Он мне все рассказывал – и сколько самолетов летело и улетело, и сколько орудий, и сколько танков, и все было правильным. Но, как я не попалась! А Рудольфа я боялась. Немца, говорил пан Кашинский мне, не бойся. Я была тогда молодая. Так вот, сведения у нас были бесконечные: то одно, то другое.
Мою связь знали Иван Федорович Кореневский, комиссар, и комбриг МельниковВ.В. бригады им. В.И.Чапаева в Полоцко-Лепельской партизанской зоне.
Это было в деревне Рагуцкие. Мы страшно голодали. И все болели тифом.
Разведчицы и сами заметили большое скопление войск.
А потом, когда немцы оккупировали партизанскую зону, они нас всех расквартировали, всех кто куда – с детьми не брали. Детей всех забирали и гнали табунами к себе в Германию. А у меня четверо детей, мама старая, больная.
Но пришел приказ от Гитлера «...партизан не убивать». Я в это не поверила. А они по-австрийски, слышу – пришел приказ партизан не убивать. Вот их прогонят, как будто их не было. А ранее убивали.
Партизаны идут на смерть, они не знают, что их не будут расстреливать. А мне ж надо как-то сообщить им. И я иду к ним и говорю: – Мальцы, вас не будут расстреливать. Не падайте духом. Гляньте на меня человеческими глазами. Они так обалдели.
И их не расстреляли. Поместили в эти бараки, где мы были. А потом погнали их в Германию. А там кого куда, на работу. А потом пришли наши и их освободили. И остались они живые.
...Довезли до Уллы. И на городку нас ссадили они. Я бросилась на землю с правой стороны, как теперь помню, и давай целовать. Я так рыдала! И так целовала, обнимала свою землю. Ну, а потом пошли мы домой. В нашей хате немецкая была карательная. Карали людей. Все перегорожено такими толстыми досками. Ну, что нам делать? Мы там вымыли пол. И на следующий день мы хотели идти за мамой. А тут красные пришли и сделали штаб в нашей хате. Ну, мы тогда пошли к дядьке, переночевали. Ана следующий день пошли назад. Никого еще не было. Только были вот эти разбитые камеры, где там пытали людей.
Есть было нечего. Весной копали старую бульбу. Перекапывали, которая сгнила, а только оставалась одна оболочка, и там был черный крахмал. Вот этот черный крахмал ели. А потом полынь ели, не дай бог, хлеба мы в глаза не видели. Страдали, бог знает как. Никак не могли дождаться. А вот где-то все же взяли бульбы, посеять огород. Видимо, с партизанской зоны. Привезли. Огород посеяли после войны. Я помню, как мы сеяли бульбу. Собралось нас семь женщин. Ну, будем каждой по очереди сеять бульбу.
И только стали сеять, а тут кричат: Войне конец! Боже ж мой! Победа! Победа! И вы (дети) побегли, осталась я одна и плачу. Плачу. И началась пьянка. Стали так пить! Где у кого была самогонка, все повыпотрошали, и так я напилась, плакала и танцевала, и военные были. И что мы только не делали от радости. В общем, бесились. Были так рады! Мы пили, и нас водка не брала. Пили, и все хотелось пить. Иплакали. И радовались. Ну вот».
Долгое время Марии Никитичне пришлось доказывать свое участие в партизанской деятельности. Это было сложно сделать, так как о ее деятельности в качестве связной знал только погибший Иван Федорович Кореневский, да и благодарности, которые могли свидетельствовать о ее героической деятельности, были украдены.
В результате своего упорства она была заслуженно награждена за войну орденами и медалями. Орденом Отечественной войны, медалью «За отвагу», медалью Георгия Жукова, медалью «За долголетний добросовестный труд» и многими другими медалями.
Ее неуемная натура всегда требовала новых впечатлений. Ее не пугали тяжелые условия Арктики, где работал радистом ее сын Володя. И она устраивается поваром в арктическую экспедицию на полярную станцию «Известия ЦИК», вместе с сыном Володей.
Все последние годы Мария Никитична уже не выезжала из Уллы. При всем ее непростом характере она, как и прежде, принимала гостей в своем доме. Дочь Ольга и сын Володя постоянно помогали матери. Они взяли все заботы на себя. Мария Никитична с каждым годом чувствовала себя все хуже. Но и в 1994 году, когда я видела ее последний раз, она не сдавалась. С большим удовольствием она рассказывала о своей жизни. Нет, не жаловалась. А передавала историю своего жизненного пути потомкам.
Уже совсем плохо слыша, она тем не менее просила писать ей в блокноте о происходящем. Помня о годах оккупации, о голоде, она в запасе всегда держала сушеный хлеб. Приучала и своих правнуков ценить хлеб.
10 сентября 1999 года, через три дня после своего 87-летия Мария Никитична умерла.
Похоронили ее рядом с родителями на кладбище в поселке Улла. Дочь Никиты Степановича и Александры Миновны Трунович, официально сменившая фамилию на Маркович, осталась истинной дочерью своих родителей и подписывала свои письма Трунович М.Н.
Закончилась яркая, полная героизма и стойкости, жизнь белорусской женщины с таким хорошим именем Мария, с партизанской кличкой Татьяна, хранительницы родового очага. Давшей жизнь не только своим детям, но и внукам и правнукам, родившимся в Москве, но полюбившим Уллу, родину своих предков.
ТРУНОВИЧ ТАТЬЯНА АНТОНОВНА
